Что такое эзотерика? (часть 6)

"В России меня не любили и бранили; за границей меня любили и хвалили; но и здесь и там одинаково не понимали моего. (Вы пишете): «Мережковский приближается к разгадке какого-то секрета, ходит около него, не знает ли он уже его, или знает только о нем? Наши с ним желания тождественны, мы хотим разгадать ту же тайну и потому путь у нас один".

В ответ на: Вы спрашиваете: признаю ли я и теперь, как тогда, когда писал "Л. Толстого и Достоевского", что в государственной власти заключено положительное религиозное начало? Отвечаю по необходимости кратко, но я хотел бы, чтоб этот краткий ответ не только для вас, но и для всех, кто интересуется моими идеями, имел такой же вес, как дли меня.
Нет, и этого не признаю; я считаю мой тогдашний взгляд на государство не только политическим, историческим, философским, но и глубоким религиозным заблуждением. Для нас, вступающих в третий Завет, в третье царство Духа, нет и не может быть никакого положительного религиозного начала в государственной власти. Между государством и христианством для нас не может быть никакого соединения, никакого примирения: "христианское государство" -- чудовищный абсурд. Христианство есть религия богочеловечества; в основе всякой государственности заложена более или менее сознательная религия человекобожества. Церковь -- не старая, историческая, всегда подчиняемая государству или превращаемая в государство, -- а новая, вечная, истинная вселенская Церковь так же противоположна государству, как абсолютная истина противоположна абсолютной лжи, царство Божие -- царству дьявола, теократия -- демонократии. "Всякая власть от Бога", это значит, что человеческая, только человеческая власть -- не власть, а насилие, не от Бога, а от дьявола.

"Вы говорите: "ничем так не повредил себе Мережковский и великому делу религиозного возрождения России, как фальшивыми нотами в вопросе о государственности и общественности. Как хорошо было бы, если бы он окончательно высказался".
Вы удивляетесь, что "Мережковский не сознал сразу того, что теперь, по-видимому, начинает сознавать, -- что государство, царство есть одно из искушений дьявольских". А я удивляюсь, что Вы этому удивляетесь. Вы же сами указываете, что не только я, но и такие люди, как Достоевский и Вл. Соловьев, не сознали этого "сразу" и даже совсем не сознали. Думаю, что туг вообще страшнее соблазн, чем кажется. Недаром же самого Сына Человеческого дьявол искушал царством земным -- и не Сын Человеческий, а Сын Божий победил искушение. Так же, как некогда человек, искушается ныне все человечество. И это искушение победит не человечество, а только богочеловечество.

В ответ на: Тут хитрость дьявола в том, что он никогда не показывает истинного лица своего, лица зверя, а прячет его за тремя личинами, тремя подобиями Божескими. Первое подобие -- разума: насилие власти оправдывается разумною необходимостью; насилие во имя порядка и разума признается меньшим злом, то есть благом по сравнению с насилием во имя хаоса и безумия, которым грозит будто бы всякая анархия. Второе подобие -- свободы: внутренняя личная свобода каждого ограничивается и определяется внешнею общею свободою всех; и в том и в другом случае свобода, признаваемая только как нечто отрицательное, как свобода отчего-нибудь, а не свобода для чего-нибудь, постепенно сводится к ничтожеству. И, наконец, третье, самое лукавое подобие -- любви : человек жаждет личной свободы; но человечество жаждет "всемирного объединения"; и дьявол, обещая утолить эту жажду, учит людей жертвовать личной свободой всеобщему братству и равенству. Для того чтобы обличить ложность этих подобий, мало знать истину, надо быть в истине.

"Вы говорите: "Теократия есть царство любви и свободы". Легко сказать, трудно сделать; трудно, при теперешних силах наших, почти невозможно найти даже первую реальную точку для теократического действия. "Царство любви и свободы"? Но разве Вы не видите, какая страшили антиномия между тем, что люди называют "любовью" и тем, что они называют "свободой"? Быть свободным -- значит для них утверждать себя, хотя бы против других; любить -- утверждать других, хотя бы против себя. Как же соединить отрицание себя с утверждением себя? Люди не только этого не делают, но не и подозревают, что это можно и нужно сделать: когда они любят, или, вернее, хотят любви, то естественно отказываются от свободы; когда свободны, или, вернее, хотят быть свободными, то естественно отказываются от любви.

В ответ на: Любовь, которую заповедал Христос, потому и есть "новая", что она не только Любовь, но и свобода, не только путь личного, но и общественного, всечеловеческого, вселенского спасения. Эта любовь -- бесконечная свобода и, вместе с тем, бесконечная власть… Историческое христианство, приняв новую заповедь, как старую любовь, как дело личного, одинокого, а не общественного, вселенского спасения, не могло принять и новую власть Христа, как живую, не только небесную, но и земную реальность; вознесло эту власть в область идеальных и в сущности праздных отвлеченностей, а в области земных общественных реальностей признало за власть, идущую от Бога, власть, идущую от дьявола -- государственное насилие, как будто усомнившись в этом обетовании нашего единого царя и первосвященника: "Вот -- Я с вами до скончания века. Аминь" -- подменило живого, вечно с нами и в нас живущего Христа двумя мертвыми призраками, оборотнями, "наместниками Христовыми" -- на западе -- римским первосвященником, на востоке -- римским кесарем. И получилась безобразно нелепая, кощунственная химера -- "христианское государство", "православное самодержавие". Но химера стала страшною реальностью.
"Я научу вас истине, и истина сделает вас свободными", -- обещает Христос. Надо полюбить, чтобы быть свободным. Не свобода прежде любви, а любовь прежде свободы. Будьте свободны и познаете истину -- это обман человекобожества. Познайте истину -- любовь и будете свободными -- это истина богочеловечества.
Провозгласить анархию -- это еще не значит провозгласить теократию. Уйти из государства -- это еще не значит войти в теократию. Анархия во имя свободы без любви есть путь не к Божескому порядку, а к бесовскому хаосу.

Я продолжу, не хочу прятать это под кат.