Не скажу, что с Надеждой Ивановной нам было легко, мы от нее уставали, иногда уже с утра, особенно если звонкие ее разговоры приходились на авитаминозный март и понедельник, и рыжая Нелли, оставившая карьеру актрисы ради «простой» офисной работы, только роняла голову на тонкие руки и тихо говорила: «О Господи». И все.
Никто не обижал ее ни словом, ни раздраженным жестом, все знали – нужно немного потерпеть, потому что она нам нужна, как редкое в мире добро и солнце.
«А какое там солнце, девочки! Я же теперь через парк хожу, и березки совсем весенние, стоят такие веселые! Я всем советую – ходите на работу пешком! И прогулка, и для души полезно – не представляю, как они там в Москве живут в своей толкучке, а я каждым деревом любуюсь. Такая радость – идешь мимо кленов, потом узнаешь дуб черешчатый, потом раз – рябина на углу, а у меня во дворе снежноягодник – волшебный куст. Вчера шел снег, и куст стоял, как в сказке!»
С простодушной обстоятельностью дачницы она наивно и уверенно вспоминала все встречные деревья – ель сизая канадская, черемуха Маака… «Да-да, запомните: Ма-а-ка. У нее ягоды маркие, как чернила. Хочу черенок на участок срезать, правда, говорят, она паразитов привлекает, надо почитать. Но такая красота, такая красота!»
Никто не обижал ее ни словом, ни раздраженным жестом, все знали – нужно немного потерпеть, потому что она нам нужна, как редкое в мире добро и солнце.
«А какое там солнце, девочки! Я же теперь через парк хожу, и березки совсем весенние, стоят такие веселые! Я всем советую – ходите на работу пешком! И прогулка, и для души полезно – не представляю, как они там в Москве живут в своей толкучке, а я каждым деревом любуюсь. Такая радость – идешь мимо кленов, потом узнаешь дуб черешчатый, потом раз – рябина на углу, а у меня во дворе снежноягодник – волшебный куст. Вчера шел снег, и куст стоял, как в сказке!»
С простодушной обстоятельностью дачницы она наивно и уверенно вспоминала все встречные деревья – ель сизая канадская, черемуха Маака… «Да-да, запомните: Ма-а-ка. У нее ягоды маркие, как чернила. Хочу черенок на участок срезать, правда, говорят, она паразитов привлекает, надо почитать. Но такая красота, такая красота!»
Показать скрытый текст
Нам потом этой красоты не хватало. Даже Нелли скучала, самая тонкая в восприятии, еще в юности решившая, что женский мир журналов по рукоделию, по садам и огородам, мир уверенных в себе выкроек и чайных сервизов («какая прелесть!») – это уродство духа. Так и говорила: «Уродство духа», и я любила эти слова, так же, как сады и огороды.
Нелли потом больше всех вспоминала Надежду Ивановну, подозревала, что та, уйдя на пенсию ровно в пятьдесят пять, в такой здоровый и дважды зрелый возраст, совсем и не ко времени обабилась. Я с тайным наслаждением слушала и за Надежду Ивановну радовалась, представляя, как та обабилась – стала круглой, счастливой и сладкой, как ромовая баба, такой же пьянящей и по-женски завершенной. Сидит на даче, нет, стоит, уперев руки в бока, стоит среди своих грядок, рядом с кустом черемухи Маака, а в дачном домике ее ждет крючок и салфетка, вязанная по образцам из журнала «Вдохновение мастерицы».
Нелли, нервной и прекрасной, словно слегка с похмелья, доставалось больше других. «Нелли», - шепотом, на цыпочках подкрадывалась к ней Надежда Ивановна, неся, как рушник, что-то красное, кружевное и с бисером. Нервная Нелли дергалась рыжей птицей, оборачивалась быстрым глазом, выдыхала свое «О Господи», а Надежда Ивановна, ласковым смешком ее успокоив: «Испугалась что ли?», начинала: «Вот смотри, ты с рыжинкой, к твоему цвету волос подойдет, на кофточку хорошо ляжет, ты примерь, это филейное вязание – столбики с накидом». «Спасибо, Надежда Ивановна, не нужно, Надежда Ивановна, я не ношу такое», - несчастная Нелли пыталась и не могла уже высвободить свои плечи из длинного красного кружева, а Надежда Ивановна делала шаг назад, торжественно кивала, заключая с видом мастера: «Хороша! Все женихи – твои!»
«Кто чихает?» - кричала она всей комнате. «Чеснок нужно в нос положить, маленький кусочек, ноздри, ноздри обмазать! Я вам сейчас почищу. А завтра хозяйственного мыла натру и в блюдцах расставлю, хорошо бы еще с лучком, но у Маришки аллергия».
В следующем марте, год спустя после ее ухода, мы расставили по столам и шкафам блюдца с натертым мылом, как приманку для мышей – по городу гулял грипп, кто-то чихал, но дольки чеснока, крепкой, полезной, ни у кого с собой не было.
Недавно с моей работы уволили одну женщину - она всего лишь пела на работе песни, и даже не плясовые, а медиативные, успокаивающие душу, она прочитала про них в журнале «Вдохновение мастериц» - в журнале по рукоделию, садам и огородам.
Я вспомнила Надежду Ивановну и легко за нее порадовалась. Наверное, она многих одарила своим кружевом, и ее черемуха Маака хорошо выросла.
Скрыть текстНелли потом больше всех вспоминала Надежду Ивановну, подозревала, что та, уйдя на пенсию ровно в пятьдесят пять, в такой здоровый и дважды зрелый возраст, совсем и не ко времени обабилась. Я с тайным наслаждением слушала и за Надежду Ивановну радовалась, представляя, как та обабилась – стала круглой, счастливой и сладкой, как ромовая баба, такой же пьянящей и по-женски завершенной. Сидит на даче, нет, стоит, уперев руки в бока, стоит среди своих грядок, рядом с кустом черемухи Маака, а в дачном домике ее ждет крючок и салфетка, вязанная по образцам из журнала «Вдохновение мастерицы».
Нелли, нервной и прекрасной, словно слегка с похмелья, доставалось больше других. «Нелли», - шепотом, на цыпочках подкрадывалась к ней Надежда Ивановна, неся, как рушник, что-то красное, кружевное и с бисером. Нервная Нелли дергалась рыжей птицей, оборачивалась быстрым глазом, выдыхала свое «О Господи», а Надежда Ивановна, ласковым смешком ее успокоив: «Испугалась что ли?», начинала: «Вот смотри, ты с рыжинкой, к твоему цвету волос подойдет, на кофточку хорошо ляжет, ты примерь, это филейное вязание – столбики с накидом». «Спасибо, Надежда Ивановна, не нужно, Надежда Ивановна, я не ношу такое», - несчастная Нелли пыталась и не могла уже высвободить свои плечи из длинного красного кружева, а Надежда Ивановна делала шаг назад, торжественно кивала, заключая с видом мастера: «Хороша! Все женихи – твои!»
«Кто чихает?» - кричала она всей комнате. «Чеснок нужно в нос положить, маленький кусочек, ноздри, ноздри обмазать! Я вам сейчас почищу. А завтра хозяйственного мыла натру и в блюдцах расставлю, хорошо бы еще с лучком, но у Маришки аллергия».
В следующем марте, год спустя после ее ухода, мы расставили по столам и шкафам блюдца с натертым мылом, как приманку для мышей – по городу гулял грипп, кто-то чихал, но дольки чеснока, крепкой, полезной, ни у кого с собой не было.
Недавно с моей работы уволили одну женщину - она всего лишь пела на работе песни, и даже не плясовые, а медиативные, успокаивающие душу, она прочитала про них в журнале «Вдохновение мастериц» - в журнале по рукоделию, садам и огородам.
Я вспомнила Надежду Ивановну и легко за нее порадовалась. Наверное, она многих одарила своим кружевом, и ее черемуха Маака хорошо выросла.
