Кончалось лето, было тепло, но не в квартире. К тому же недавняя размолвка с супружницей не способствовала хорошему настроению. Осталось непривычное чувство отчуждённости и несправедливости по отношению к себе, несчастному.
Она должна приехать сегодня ночью, и как повысить себе настроение, я не знал, поэтому решил на ночь глядя прогуляться по городу.
Сел в такси и покатил в центр. И вдруг, будучи уже на мосту через Обь увидел, как внизу, на пляже происходит какая-то жизнь. На привычных местах мерцали угольки мангалов, шатёр светился изнутри, возле тускло освещённых ларьков стояли тени покупателей. Я уговорил таксиста тормознуть в неположенном месте, как раз напротив лестницы, и, расплатившись, спустился вниз, думая о том, как бы не загреметь в темноте по этой ни разу не ремонтировавшейся лестнице, знакомой с детства.
Странное было освещение на пляже, какая-то оранжевая темнота. Наверное фонари, что освещали мост, да облачное невидимое небо, служившее отражателем их света, создавали такой странный эффект.
Фигуры редких чудаков различались с трудом.
Рельеф местности воспринимался совсем по иному, нежели с моста. Обмелевшая Обь открыла какие-то бугры и ямы, которые летом были дном. И вот из-за одного такого бугра, очевидно от воды, весело выбежала купальщица, пробежала мимо меня. Её уже ждали.
Как можно играть в бадминтон в таком мраке – непонятно, да ещё вчетвером, это же не волейбол. Но то ли зрачок мой раскрылся шире глаза, то ли на самом деле стало светлее, но и мне стало видно всё, даже летающий воланчик, а так же, особенно подробно, стройную фигуру в купальнике тёмно синего цвета.
Когда я брёл мимо них по песку, она промахнулась и я умудрился подхватить падающий волан. Количество ракеток изначально предопределяло состав игроков, поэтому я подбросил его вверх и увидел, как она дзынькнула по нему. Затем она молча бросила ракетку, сделала партнёрам ручкой «пока-пока» и, не говоря ни слова, будто старая знакомая, пошла рядом со мной.
Один игрок с силой отправил волан в мою сторону, он прошуршал у меня мимо уха и мне показалось, что игрок очень похож на Диму Величко, одного из хирургов-офтальмологов Микрохирургии Глаза, который нынче живёт и работает в Польше.
Об этом я ей и сказал. Сказал, и словно включил телевизор. Начался приятный разговор, ток-шоу. Причём я был в роли ведущего, на каждую реплику следовал обстоятельный ответ. Игрока она не знает, но вот её сестре сделали в Микрохирургии склеропластику… Вода здорово упала, она здесь редко бывает, потому, что у них дача на Зелёном мысе, там такой чудесный песок, но сезон закончился… У неё тоже была собака, дворняга, заболел, пришлось папе отвезти его усыпить…
Так, незаметно мы поднялись на причал, который к этому времени уже бывает отбуксирован на середину реки. Она беззаботно тараторила, облокотившись о перила, а я смотрел на весёлое личико рыжей девчонки, и представлял, как Господь из краскопульта наносил на неё веснушки – сделал поменьше давление, убавил расход краски и, для равномерности нанесения, поднял руку с краскопультом выше бородатой головы.
И тут я заметил, что тьма посерела и стала светлеть. А самое странное - причал, стоявший только что на мели мёртвым камнем, покачивало.
Когда я обернулся к берегу, мне стало страшно. Никаких огоньков мангалов, фонарей на мосту, просто серое утро, а вдоль пляжа, под мелким дождичком, от моста до моста, сплошной полосой метра в три, как морские котики на лежбище, на корточках сидели люди. Подступающая не по расписанию к их ногам вода отмыла уже маленький обрывчик, сантиметров в двадцать. Там были люди всех возрастов, кое-кто из них прикрывался от дождя газетами, и все молчали.
И вот тут-то, вот тут-то я и захотел в туалет. А если ты взрослый дядя, а не маленький мальчик, которому всё прощается, то перед тем, как сходить в туалет, надо проснуться, что я и сделал.
Я сидел на кровати и нашаривал тапочки, а она уже шла по длинной стеклянной галерее. На пляже шёл утренний дождь, а галерею эту, находящуюся неизвестно где, освещало закатное солнце. Шла она быстро, одетая в элегантный костюм, повзрослевшая, строгая, и мне, уже проснувшемуся было видно её серьёзное лицо, которое открывали качавшиеся при ходьбе рыжие прямые волосы.
Не сердись, дорогая моя утопленница, не обоссаться же мне было из-за тебя.
Она должна приехать сегодня ночью, и как повысить себе настроение, я не знал, поэтому решил на ночь глядя прогуляться по городу.
Сел в такси и покатил в центр. И вдруг, будучи уже на мосту через Обь увидел, как внизу, на пляже происходит какая-то жизнь. На привычных местах мерцали угольки мангалов, шатёр светился изнутри, возле тускло освещённых ларьков стояли тени покупателей. Я уговорил таксиста тормознуть в неположенном месте, как раз напротив лестницы, и, расплатившись, спустился вниз, думая о том, как бы не загреметь в темноте по этой ни разу не ремонтировавшейся лестнице, знакомой с детства.
Странное было освещение на пляже, какая-то оранжевая темнота. Наверное фонари, что освещали мост, да облачное невидимое небо, служившее отражателем их света, создавали такой странный эффект.
Фигуры редких чудаков различались с трудом.
Рельеф местности воспринимался совсем по иному, нежели с моста. Обмелевшая Обь открыла какие-то бугры и ямы, которые летом были дном. И вот из-за одного такого бугра, очевидно от воды, весело выбежала купальщица, пробежала мимо меня. Её уже ждали.
Как можно играть в бадминтон в таком мраке – непонятно, да ещё вчетвером, это же не волейбол. Но то ли зрачок мой раскрылся шире глаза, то ли на самом деле стало светлее, но и мне стало видно всё, даже летающий воланчик, а так же, особенно подробно, стройную фигуру в купальнике тёмно синего цвета.
Когда я брёл мимо них по песку, она промахнулась и я умудрился подхватить падающий волан. Количество ракеток изначально предопределяло состав игроков, поэтому я подбросил его вверх и увидел, как она дзынькнула по нему. Затем она молча бросила ракетку, сделала партнёрам ручкой «пока-пока» и, не говоря ни слова, будто старая знакомая, пошла рядом со мной.
Один игрок с силой отправил волан в мою сторону, он прошуршал у меня мимо уха и мне показалось, что игрок очень похож на Диму Величко, одного из хирургов-офтальмологов Микрохирургии Глаза, который нынче живёт и работает в Польше.
Об этом я ей и сказал. Сказал, и словно включил телевизор. Начался приятный разговор, ток-шоу. Причём я был в роли ведущего, на каждую реплику следовал обстоятельный ответ. Игрока она не знает, но вот её сестре сделали в Микрохирургии склеропластику… Вода здорово упала, она здесь редко бывает, потому, что у них дача на Зелёном мысе, там такой чудесный песок, но сезон закончился… У неё тоже была собака, дворняга, заболел, пришлось папе отвезти его усыпить…
Так, незаметно мы поднялись на причал, который к этому времени уже бывает отбуксирован на середину реки. Она беззаботно тараторила, облокотившись о перила, а я смотрел на весёлое личико рыжей девчонки, и представлял, как Господь из краскопульта наносил на неё веснушки – сделал поменьше давление, убавил расход краски и, для равномерности нанесения, поднял руку с краскопультом выше бородатой головы.
И тут я заметил, что тьма посерела и стала светлеть. А самое странное - причал, стоявший только что на мели мёртвым камнем, покачивало.
Когда я обернулся к берегу, мне стало страшно. Никаких огоньков мангалов, фонарей на мосту, просто серое утро, а вдоль пляжа, под мелким дождичком, от моста до моста, сплошной полосой метра в три, как морские котики на лежбище, на корточках сидели люди. Подступающая не по расписанию к их ногам вода отмыла уже маленький обрывчик, сантиметров в двадцать. Там были люди всех возрастов, кое-кто из них прикрывался от дождя газетами, и все молчали.
И вот тут-то, вот тут-то я и захотел в туалет. А если ты взрослый дядя, а не маленький мальчик, которому всё прощается, то перед тем, как сходить в туалет, надо проснуться, что я и сделал.
Я сидел на кровати и нашаривал тапочки, а она уже шла по длинной стеклянной галерее. На пляже шёл утренний дождь, а галерею эту, находящуюся неизвестно где, освещало закатное солнце. Шла она быстро, одетая в элегантный костюм, повзрослевшая, строгая, и мне, уже проснувшемуся было видно её серьёзное лицо, которое открывали качавшиеся при ходьбе рыжие прямые волосы.
Не сердись, дорогая моя утопленница, не обоссаться же мне было из-за тебя.
