Re: "Слово о полку Игореве" и XVIII в. Графика и Слововедение.
[Re: АлександрЛ] #1959421207 23.05.13 08:04
Фрагмент 2 (стр. 7):
"Памва Берында, который, судя по подбору ряда слов в „Лексиконе
словеноросском" (1627), был знаком со „Словом о полку Игореве",
слово „заря" переводит как „зоря, свѣтлость". Возможно поэтому, что
„заря" и „свет" в древности были синонимами.
Издатели первого печатного издания „Слова" интересующую нас
фразу перевели: „свет зари погасает". Д. Дубенский почти полвека
спустя интерпретировал это место так: „заря с светом пропала". В ком
ментарии он писал: „заря запала — заложила, залегла свет, от глагола
западати". О. Огоновский утверждал, что слово „свет" является „при
датком" (attribution) к слову „заря", поэтому с последним и согласован
глагол „запала". Всю фразу он перевел так: „Довго ніч меркне, заря
світлая запала, и мгла поля покрила"."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. удостоверенная Н.В.Шарлеменем общность между "Лексиконом словеноросским" Памвы Беренды (1627) и текстом "Слова" является свидетельством того, что предполагаемый Автор XVIII в. мог пользоваться в своей работе указанным "Лексиконом".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995, т.2, стр.141-144):
ДУБЕНСКИЙ Дмитрий Никитич (ум. 1863, Москва) — историк, магистр Моск. ун-та. Автор ряда публикаций юридич. документов (в том числе «Русской правды») и статей, печатавшихся в ВОИДР и ЧОИДР в кон. 40-х XIX в. Чл. ОИДР (с 1840).
Д. впервые обратился к С. в статье «Опыт о народном русском стихосложении». Отметив, что ритмику С. трудно подвести под какой-либо стихотв. размер, он высказал предположение, что оно написано гекзаметром. В 1844 в сер. «Русские древности» (вып. 3) Д. издал С. Книгу открывает вступ. статья. Рассматривая в ней историю Мусин-Пушкинского сборника и его состав, Д., в частности, приводит сведения о дате рукописи (кон. XIV в.), сообщ. ему А. Ф. Малиновским. «Редактор (Д. пишет о себе. — О. Т.) незадолго до кончины незабвенного любителя наших древностей, не бывши еще членом Общества и ему лично известным, имел счастье быть у первого редактора Слово о П. Иг. А. Ф. Малиновского; с чувством истинного уважения говорил он об этом творении, горько жаловался на критиков и завещал (так случилось!) выставить этот самый век подлинной рукописи» (С. VIII). Далее Д. подробно, с примерами и выписками, рассматривает изд. С., осуществл. А. С. Шишковым, Я. О. Пожарским, Н. Грамматиным, Н. А. Полевым, А. Ф. Вельтманом, М. А. Максимовичем, И. П. Сахаровым, И. М. Снегиревым. В этих оценках проступают основные требования Д. к критике текста: он осуждает неправомерные, хотя и отвечающие нормам яз., поправки древнерус. текста («не значит ли это стирать признаки века, чистить дресвою монеты? И на что после будут годиться все ваши издания, ежели мы так на них переведем рукописи?» С. XIII), приветствует поиски параллелей к речениям С. из древнерус., а не др. слав. яз., возражает против отдельных конъектур. Разбирая изд. Снегирева, Д. останавливает внимание на сходстве С. со «Сказанием о Мамаевом побоище», приводит ряд параллельных мест и решительно отстаивает мысль, что «Сказание» подражало С., а не наоборот, подчеркивая богатство и «смелость» яз. и образной системы С. Д. анализирует приписку в Апостоле 1307 и рассуждает о памятниках, совр. С., обращая особое внимание на «Моление» («Слово») Даниила Заточника, в котором он находит близость к С. «по духу, языку и формам грамматическим» (С. XII). Завершается введение рассуждением о яз. С.; при этом Д. рассматривает черты морфологии и орфографии С., свидетельствующие о его соответствии нормам древнерус. яз.; орфографич. разнобой в С. Д. сопоставляет с примерами того же явления, извлеч. им из Грамоты 1229, возражая тем самым недоверчивым скептикам.
Большую часть книги занимает текст С. (переданный без отклонений от Перв. изд.), прозаич. перевод и подробнейшие комм. Они включают в себя языковые параллели, грамматич. справки и объяснения непонятных слов и «темных мест». Параллели приведены по преимуществу из летописей (которые цитируются по извлечениям, приводимым в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина), реже из грамот и посланий. В грамматич. комм. Д. опирается чаще всего на грамматику Й. Добровского (переведенную на рус. яз. С. П. Шевыревым и М. П. Погодиным в 1833). Некоторые комм. Д. представляют интерес. Выражение «старыми словесы трудных повестей» он переводит как «поэтическим языком героических (ратных) повестей»; в «диве» Д. видит зловещую птицу, напр., удода; обосновывает поправку «оступиша» из «отступиша»; предлагает поправку «Ярославль сынъ Всеволодъ»; пытается объяснить слово «усобица» («Усобица княземъ на поганые погыбе») как «обоюдное дело, союз», а не «междоусобица»; Д. предлагает поправку «одѣвахъте» на «одѣвахутъ», «бусови врани», согласно Д., либо «бесовы», либо производное слово от имени Бус-Болуш, половецкий хан. Д. объясняет, как в Крыму могли оказаться готские девы, комментирует выражение «въ мытехъ» и слова «и схоти ю на кровать» как метафорич. уподобление битвы свадьбе, приближается к пониманию слов «рози нося» (он догадывается, что здесь скрыто наречие «розно») и т. д. Особенно много в комм. объяснений отдельных слов, причем свои толкования Д. обосновывает параллельными чтениями из древнерус. памятников, преимущ. из летописей. Именно так он толкует слова «потяти», «комонь», «потоптати», «паволока», «кожухъ», «шеломянь», «тутнути», «поскепати», «усобица», «туга», «крѣсити», «кощей», «пардусъ», «были», «сулица» и мн. др. Особое внимание Д. уделяет словам, в возможности которых для яз. XII в. сомневались скептики, — «телега», «который», «салтанъ», «венедицы» и др. В своих примеч. Д. широко использует материалы своих предшественников: Пожарского, П. Г. Буткова, Максимовича, Снегирева, Вельтмана и др. Завершает изд. полный указатель слов с грамматич. характеристикой каждой словоформы. Но, как справедливо отмечали рецензенты (Ф. И. Буслаев и Максимович), Д. не обратил достаточного внимания на худ. яз. С., его образную систему, рассматривая его скорее как ист. документ, чем как лит. произведение. Прозаич. перевод С., осуществл. Д., достаточно произволен и несовершенен. Так, напр., он пишет: «Если бы ты ущекотал полки эти, раскатываясь соловьем по мысленному древу», «венчая славою обе половины нашего времени», «О Русь, уже ты спустилась под гору», «пыль по полям стелется, знамены скрыпят», «миновало время Ярославово, не стало полков Олеговых», «Кобяка вихрем исторг из Лукоморья из среды сильных и несметных полчищ половецких, и очутился Кобяк в граде Киеве, во дворце Святославовом» и т. д.
Резкую критику вызвало понимание Д. зачина С. и образа Бояна. Д. перевел слова «помняшеть, бо, речь пѣрвых временъ усобицѣ» как «памятна старая поговорка на удальство князей» и считал, что речь идет здесь не о Бояне, а об авторе С. (С. 6—9). В соответствии с этим пониманием Д. полагал, что об авторе С. идет речь и в конце памятника, где он назван «песнотворцем старого времени Ярославова Святославова» (С. 248—251).
Тем не менее изд. Д. имело свое положит. значение прежде всего по богатству лексич. параллелей и стремлению объяснить (правда, не без ошибок и фантазий) значение и происхождение мн. слов.
Др. работы Д. по С. представляли его ответы оппонентам. В статье «О критических замечаниях г. Буслаева...» Д. защищает свое стремление отыскать максимальное число параллелей к С. и критикует Буслаева за его стремление видеть во всех образах С. отражение мифол. представлений. Однако в отдельных случаях Буслаев был прав: так, Д. не понял, напр., упоминания Хорса и предлагал видеть здесь обозначение Хазарии или Корсуня.
В статье «Отметки на некоторые места...» Д. болезненно реагировал на резкий и несправедливый отклик Максимовича в его рец. на книгу Новикова «Рассуждения о важнейших особенностях лужицких наречий» (Москв. 1850. № 1. Отд. 4. С. 19), поставившего Д. в упрек обилие и бесполезность обширных примеч. к тексту. Однако большую часть статьи Д. посвящает возражениям против рец. Максимовича на перевод Н. Гербеля (см.: Максимович М. А. Замечания на Песнь о полку Игореве в стихотворном переводе г. Гербеля // Москв. 1855. № 1 и 2). Возражения Д. по частным вопросам неосновательны, но справедливо его мнение, что лексич. параллели из памятников — это «единственный способ пояснить древний текст... и положить предел произволу толков, ни на чем не основанных» (Отметки на некоторые места... С. 12). Именно эта сторона работы Д. представила наибольшую ценность в истории изучения С.
"Памва Берында, который, судя по подбору ряда слов в „Лексиконе
словеноросском" (1627), был знаком со „Словом о полку Игореве",
слово „заря" переводит как „зоря, свѣтлость". Возможно поэтому, что
„заря" и „свет" в древности были синонимами.
Издатели первого печатного издания „Слова" интересующую нас
фразу перевели: „свет зари погасает". Д. Дубенский почти полвека
спустя интерпретировал это место так: „заря с светом пропала". В ком
ментарии он писал: „заря запала — заложила, залегла свет, от глагола
западати". О. Огоновский утверждал, что слово „свет" является „при
датком" (attribution) к слову „заря", поэтому с последним и согласован
глагол „запала". Всю фразу он перевел так: „Довго ніч меркне, заря
світлая запала, и мгла поля покрила"."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. удостоверенная Н.В.Шарлеменем общность между "Лексиконом словеноросским" Памвы Беренды (1627) и текстом "Слова" является свидетельством того, что предполагаемый Автор XVIII в. мог пользоваться в своей работе указанным "Лексиконом".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995, т.2, стр.141-144):
ДУБЕНСКИЙ Дмитрий Никитич (ум. 1863, Москва) — историк, магистр Моск. ун-та. Автор ряда публикаций юридич. документов (в том числе «Русской правды») и статей, печатавшихся в ВОИДР и ЧОИДР в кон. 40-х XIX в. Чл. ОИДР (с 1840).
Д. впервые обратился к С. в статье «Опыт о народном русском стихосложении». Отметив, что ритмику С. трудно подвести под какой-либо стихотв. размер, он высказал предположение, что оно написано гекзаметром. В 1844 в сер. «Русские древности» (вып. 3) Д. издал С. Книгу открывает вступ. статья. Рассматривая в ней историю Мусин-Пушкинского сборника и его состав, Д., в частности, приводит сведения о дате рукописи (кон. XIV в.), сообщ. ему А. Ф. Малиновским. «Редактор (Д. пишет о себе. — О. Т.) незадолго до кончины незабвенного любителя наших древностей, не бывши еще членом Общества и ему лично известным, имел счастье быть у первого редактора Слово о П. Иг. А. Ф. Малиновского; с чувством истинного уважения говорил он об этом творении, горько жаловался на критиков и завещал (так случилось!) выставить этот самый век подлинной рукописи» (С. VIII). Далее Д. подробно, с примерами и выписками, рассматривает изд. С., осуществл. А. С. Шишковым, Я. О. Пожарским, Н. Грамматиным, Н. А. Полевым, А. Ф. Вельтманом, М. А. Максимовичем, И. П. Сахаровым, И. М. Снегиревым. В этих оценках проступают основные требования Д. к критике текста: он осуждает неправомерные, хотя и отвечающие нормам яз., поправки древнерус. текста («не значит ли это стирать признаки века, чистить дресвою монеты? И на что после будут годиться все ваши издания, ежели мы так на них переведем рукописи?» С. XIII), приветствует поиски параллелей к речениям С. из древнерус., а не др. слав. яз., возражает против отдельных конъектур. Разбирая изд. Снегирева, Д. останавливает внимание на сходстве С. со «Сказанием о Мамаевом побоище», приводит ряд параллельных мест и решительно отстаивает мысль, что «Сказание» подражало С., а не наоборот, подчеркивая богатство и «смелость» яз. и образной системы С. Д. анализирует приписку в Апостоле 1307 и рассуждает о памятниках, совр. С., обращая особое внимание на «Моление» («Слово») Даниила Заточника, в котором он находит близость к С. «по духу, языку и формам грамматическим» (С. XII). Завершается введение рассуждением о яз. С.; при этом Д. рассматривает черты морфологии и орфографии С., свидетельствующие о его соответствии нормам древнерус. яз.; орфографич. разнобой в С. Д. сопоставляет с примерами того же явления, извлеч. им из Грамоты 1229, возражая тем самым недоверчивым скептикам.
Большую часть книги занимает текст С. (переданный без отклонений от Перв. изд.), прозаич. перевод и подробнейшие комм. Они включают в себя языковые параллели, грамматич. справки и объяснения непонятных слов и «темных мест». Параллели приведены по преимуществу из летописей (которые цитируются по извлечениям, приводимым в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина), реже из грамот и посланий. В грамматич. комм. Д. опирается чаще всего на грамматику Й. Добровского (переведенную на рус. яз. С. П. Шевыревым и М. П. Погодиным в 1833). Некоторые комм. Д. представляют интерес. Выражение «старыми словесы трудных повестей» он переводит как «поэтическим языком героических (ратных) повестей»; в «диве» Д. видит зловещую птицу, напр., удода; обосновывает поправку «оступиша» из «отступиша»; предлагает поправку «Ярославль сынъ Всеволодъ»; пытается объяснить слово «усобица» («Усобица княземъ на поганые погыбе») как «обоюдное дело, союз», а не «междоусобица»; Д. предлагает поправку «одѣвахъте» на «одѣвахутъ», «бусови врани», согласно Д., либо «бесовы», либо производное слово от имени Бус-Болуш, половецкий хан. Д. объясняет, как в Крыму могли оказаться готские девы, комментирует выражение «въ мытехъ» и слова «и схоти ю на кровать» как метафорич. уподобление битвы свадьбе, приближается к пониманию слов «рози нося» (он догадывается, что здесь скрыто наречие «розно») и т. д. Особенно много в комм. объяснений отдельных слов, причем свои толкования Д. обосновывает параллельными чтениями из древнерус. памятников, преимущ. из летописей. Именно так он толкует слова «потяти», «комонь», «потоптати», «паволока», «кожухъ», «шеломянь», «тутнути», «поскепати», «усобица», «туга», «крѣсити», «кощей», «пардусъ», «были», «сулица» и мн. др. Особое внимание Д. уделяет словам, в возможности которых для яз. XII в. сомневались скептики, — «телега», «который», «салтанъ», «венедицы» и др. В своих примеч. Д. широко использует материалы своих предшественников: Пожарского, П. Г. Буткова, Максимовича, Снегирева, Вельтмана и др. Завершает изд. полный указатель слов с грамматич. характеристикой каждой словоформы. Но, как справедливо отмечали рецензенты (Ф. И. Буслаев и Максимович), Д. не обратил достаточного внимания на худ. яз. С., его образную систему, рассматривая его скорее как ист. документ, чем как лит. произведение. Прозаич. перевод С., осуществл. Д., достаточно произволен и несовершенен. Так, напр., он пишет: «Если бы ты ущекотал полки эти, раскатываясь соловьем по мысленному древу», «венчая славою обе половины нашего времени», «О Русь, уже ты спустилась под гору», «пыль по полям стелется, знамены скрыпят», «миновало время Ярославово, не стало полков Олеговых», «Кобяка вихрем исторг из Лукоморья из среды сильных и несметных полчищ половецких, и очутился Кобяк в граде Киеве, во дворце Святославовом» и т. д.
Резкую критику вызвало понимание Д. зачина С. и образа Бояна. Д. перевел слова «помняшеть, бо, речь пѣрвых временъ усобицѣ» как «памятна старая поговорка на удальство князей» и считал, что речь идет здесь не о Бояне, а об авторе С. (С. 6—9). В соответствии с этим пониманием Д. полагал, что об авторе С. идет речь и в конце памятника, где он назван «песнотворцем старого времени Ярославова Святославова» (С. 248—251).
Тем не менее изд. Д. имело свое положит. значение прежде всего по богатству лексич. параллелей и стремлению объяснить (правда, не без ошибок и фантазий) значение и происхождение мн. слов.
Др. работы Д. по С. представляли его ответы оппонентам. В статье «О критических замечаниях г. Буслаева...» Д. защищает свое стремление отыскать максимальное число параллелей к С. и критикует Буслаева за его стремление видеть во всех образах С. отражение мифол. представлений. Однако в отдельных случаях Буслаев был прав: так, Д. не понял, напр., упоминания Хорса и предлагал видеть здесь обозначение Хазарии или Корсуня.
В статье «Отметки на некоторые места...» Д. болезненно реагировал на резкий и несправедливый отклик Максимовича в его рец. на книгу Новикова «Рассуждения о важнейших особенностях лужицких наречий» (Москв. 1850. № 1. Отд. 4. С. 19), поставившего Д. в упрек обилие и бесполезность обширных примеч. к тексту. Однако большую часть статьи Д. посвящает возражениям против рец. Максимовича на перевод Н. Гербеля (см.: Максимович М. А. Замечания на Песнь о полку Игореве в стихотворном переводе г. Гербеля // Москв. 1855. № 1 и 2). Возражения Д. по частным вопросам неосновательны, но справедливо его мнение, что лексич. параллели из памятников — это «единственный способ пояснить древний текст... и положить предел произволу толков, ни на чем не основанных» (Отметки на некоторые места... С. 12). Именно эта сторона работы Д. представила наибольшую ценность в истории изучения С.