Ответ на сообщение Re: "Слово о полку Игореве" и XVIII в. Графика и Слововедение. пользователя АлександрЛ

Фрагмент 11 (стр.211):
"А если это было не так? Если рукопись и в самом деле была поддельной, неужели Мусин-
Пушкин, бывший главным вдохновителем ее опубликования, не догадывался об этом или
не знал истину ее появления на свет? Мистификатор не мог не исходить из близких Мусину-
Пушкину кругов коллекционеров, любителей и ценителей русских достопамятностей и
славного прошлого своего отечества. Скептики близки к мысли, что им был, может быть,
сам Н. Н. Бантыш-Каменский. А с ним и в процессе редактирования и издания рукописи шел
рука об руку Мусин-Пушкин. Неужели истина и факт фальсификации — процесса самого по
себе чрезвычайно трудного, длительного и сложного — могли быть так законспирированы?
А круг сотрудников и разбирающихся в древностях людей, видевших список и посвященных
в трудности его дешифровки и истолкования — сотрудников начитанных и просвещенных,
неужели и он был вовлечен в сети заговора? Среди них был такой почтенный историк, как
Н. М. Карамзин, в «простоте душевной» даже сделавший выписки из рукописи."

К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова"в XVIII в. никакого ФАЛЬСИФИКАТА НЕ БЫЛО. Была лишь легенда о том, что где-то там, в Доме на Мойке в С-Петербурге (а потом на Разгуляе в Москве), в известном на всю Европу книгохранилище лежит древняя рукопись необычной поэмы неизвестного древнерусского автора. Н.М.Карамзин и Н.Н.Бантыш-Каменский могли привлекаться графом А.И.Мусиным-Пушкиным лишь в качестве популязаторов вновь "найденной" поэмы (люди подневольные и зависимые от благорасположения всесильного издателя "Слова"). И Н.М.Карамзин и Н.Н.Бантыш-Каменский могли работать только по тому письменному материалу, который мог предоставить им лично граф А.И.Мусин-Пушкин. Своё личное отношение к поэме "Слово о полку Игореве" Н.М.Карамзин выразил в своей публикации 1801 г. под названием "Пантеон Российской словесности". Здесь он поместил выполненную под его руководством гравюру - портрет Баяна, на котором изображён желторотый юнец, держащий дрожащими руками козлиную кефару. Перед внимательным читателем возникает скорее образ шута, а не древнерусского Барда.