Ответ на сообщение Re: "Слово о полку Игореве" и XVIII в. Графика и Слововедение. пользователя АлександрЛ
Фрагмент 27 (стр.329-330):
"Одной из замечательных особенностей "Истории", ставящей её
выше любой иной летописи, считается серия портретов киевских
(и не только) князей XII в. В этом отношении "История" не имеет
параллелей. Ни в одной другой древней летописи (да и летописи
вообще) мы не найдём такой исключительной по полноте и
богатству галереи словесных "изображений", сопровождаемых к
тому же весьма детальными нравственными характеристиками
князей и резюме их правлений. Почти единогласно исследователи
сходятся на том, что все они не вымышлены Татищевым, но
дословно (и в первой, и во второй редакциях) заимствованы из
одной (или нескольких) летописей, которыми располагал
историк.
(...) Подобная исключительность, удивительное соответствие
предположительно раннесредневекового текста ожиданиям и
вкусам современного читателя должны были вызывать не энтузиазм,
но особенную настороженность и скепсис. Как и со многими другими
текстами Татищева, случилось наоборот. Причину очень ёмко выразил
Б.А.Рыбаков <<Вместо безликих фигур [князей - А.Т.],
различающихся лишь своими поступками и словами, вложенными
в их уста, мы получаем целую галерею живых образов с
индивидуальными чертами>>. Иными словами, портреты интересны
как раз своей "несредневековостью", теми характеристиками,
которые человек новейшей эпохи привык ожидать от всякого
вообще литературного текста: индивидуальностью, живостью,
неклишированностью. В портретах привлекает "реализм".
К о м м е н т а р и й. В тексте "Слова о полку Игореве" мы также можем видеть нечто такое, что никак не может входить без особой на то оговорки (в порядке исключения!) в систему жанров древнерусской литературы.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (СПб., 19995, т.2, стр.173-181):
ЖАНР «СЛОВА». Понятие Ж. как рода произведений, отличающихся определенными сюжетными и стилистич. признаками, появилось сравнительно поздно, однако попытки жанрового определения С. относятся к периоду первого знакомства с ним и подготовки его Перв. изд. М. М. Херасков в поэме «Владимир» назвал С. песнью («Так Игорева песнь изображает нам...». См.: Херасков М. Творения. М., 1797. Ч. 2. С. 301), песнью назвал С. и Н. М. Карамзин в своем сообщении о С. в ж. «Spectateur du Nord». Песнью называли С. В. Т. Нарежный (1798), А. Х. Востоков (1806) и т. д. Под этим термином понимали произведение не только стихотв., но и певшееся под аккомпанемент гуслей.
(...) Впервые вопрос о Ж. С. был поставлен прямо и четко в работах И. П. Еремина, высказавшего в 1950 предположение, что С. — произведение ораторское и принадлежит к типу полит. торжеств. красноречия. Еремин не только сослался на мн. ораторские приемы автора С., но попытался вникнуть и в определения Ж., данные самим автором С., такие как «слово» и «песнь», впервые проанализировав значение этого последнего слова как термина ораторского искусства. К точке зрения Еремина присоединился и Л. А. Дмитриев (см.: «Слово о полку Игореве» — величайший памятник мировой культуры // Слово — 1952. С. 30—31; Важнейшие проблемы исследования «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1964. Т. 20. С. 134—135).
(...) С нашей точки зрения, вопрос о Ж. С. связан с общим развитием древнерус. лит-ры. Обращает на себя внимание жанровая одинокость С. Ни одна из гипотез, как бы она ни казалась убедительной, не привела полных аналогий Ж. С. Если оно светское ораторское произведение XII в., то др. светских ораторских произведений XII в. пока еще не обнаружено. Если С. — былина XII в., то и былин от этого времени до нас не дошло. Если это воинская повесть, то такого рода воинских повестей мы также не знаем.
(...) С. — это книжное произведение, возникшее на основе устного. В нем органически слиты фольклорные элементы с книжными. Характерно при этом следующее. Больше всего книжные элементы сказываются в начале памятника. Как будто бы автор, начав писать, не мог еще освободиться от способов и приемов лит-ры. Он недостаточно еще оторвался от письм. традиции. Но по мере того как он писал, он все более и более увлекался уст. формой. С середины он уже не пишет, а как бы записывает некое уст. произведение. Последние части С., особенно Плач Ярославны, почти лишены книжных элементов.
(...) Было ли книжное по своей судьбе С. единственным произведением, столь близким к нар. поэзии, в частности к двум ее видам: к «плачам» и «славам»? До нас не дошло ни одного произведения, которое хотя бы отчасти напоминало С. по своей близости нар. поэзии. Мы можем найти отдельные аналогии С. в деталях, но не в целом. Только после С. мы найдем в рус. лит-ре несколько произведений, в которых встретимся с тем же сочетанием плача и славы, с тем же дружинным духом, с тем же воинским характером, которые позволяют объединить их со С. по жанровым признакам: «Похвалу Роману Мстиславичу Галицкому», читающуюся в Ипат. лет. под 1201, «Слово о погибели Русской земли» и «Похвалу роду рязанских князей», дошедшую до нас в составе повестей о Николе Заразском. Все эти три произведения обращены к прошлому, что составляет в них основу для сочетания плача и похвалы. Каждое из них сочетает книжное начало с духом нар. поэзии «плачей» и «слав». Каждое из них тесно связано с дружинной средой и дружинным духом воинской чести.
(...) При определении Ж. С. следует учитывать его церемониальность. Древняя рус. лит-ра, особенно в этот период, в XI—XIII вв., не знала произведений, предназнач. только для одиночного читателя. Она всегда была рассчитана на обряд, на чтение в тот или иной момент богослужения, бытового случая — на чтение вслух, для всех или многих. Несомненно, что и С. должно было для чего-то предназначаться: не исключена возможность, что это было ораторское произведение, предназнач. для какого-то светского церемониала, как это думал Еремин, но вероятнее, как об этом мы уже говорили, это были плач и слава, также имевшие точное обрядовое назначение (...).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Д.С.Лихачёв.
П р и м е ч а н и е. В версии написания "Слова" в XVIII в. текст "Слова о погибели Русской земли" и текст Ипатьевской летописи считаются источниками текста Игоревой песни.
"Одной из замечательных особенностей "Истории", ставящей её
выше любой иной летописи, считается серия портретов киевских
(и не только) князей XII в. В этом отношении "История" не имеет
параллелей. Ни в одной другой древней летописи (да и летописи
вообще) мы не найдём такой исключительной по полноте и
богатству галереи словесных "изображений", сопровождаемых к
тому же весьма детальными нравственными характеристиками
князей и резюме их правлений. Почти единогласно исследователи
сходятся на том, что все они не вымышлены Татищевым, но
дословно (и в первой, и во второй редакциях) заимствованы из
одной (или нескольких) летописей, которыми располагал
историк.
(...) Подобная исключительность, удивительное соответствие
предположительно раннесредневекового текста ожиданиям и
вкусам современного читателя должны были вызывать не энтузиазм,
но особенную настороженность и скепсис. Как и со многими другими
текстами Татищева, случилось наоборот. Причину очень ёмко выразил
Б.А.Рыбаков <<Вместо безликих фигур [князей - А.Т.],
различающихся лишь своими поступками и словами, вложенными
в их уста, мы получаем целую галерею живых образов с
индивидуальными чертами>>. Иными словами, портреты интересны
как раз своей "несредневековостью", теми характеристиками,
которые человек новейшей эпохи привык ожидать от всякого
вообще литературного текста: индивидуальностью, живостью,
неклишированностью. В портретах привлекает "реализм".
К о м м е н т а р и й. В тексте "Слова о полку Игореве" мы также можем видеть нечто такое, что никак не может входить без особой на то оговорки (в порядке исключения!) в систему жанров древнерусской литературы.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (СПб., 19995, т.2, стр.173-181):
ЖАНР «СЛОВА». Понятие Ж. как рода произведений, отличающихся определенными сюжетными и стилистич. признаками, появилось сравнительно поздно, однако попытки жанрового определения С. относятся к периоду первого знакомства с ним и подготовки его Перв. изд. М. М. Херасков в поэме «Владимир» назвал С. песнью («Так Игорева песнь изображает нам...». См.: Херасков М. Творения. М., 1797. Ч. 2. С. 301), песнью назвал С. и Н. М. Карамзин в своем сообщении о С. в ж. «Spectateur du Nord». Песнью называли С. В. Т. Нарежный (1798), А. Х. Востоков (1806) и т. д. Под этим термином понимали произведение не только стихотв., но и певшееся под аккомпанемент гуслей.
(...) Впервые вопрос о Ж. С. был поставлен прямо и четко в работах И. П. Еремина, высказавшего в 1950 предположение, что С. — произведение ораторское и принадлежит к типу полит. торжеств. красноречия. Еремин не только сослался на мн. ораторские приемы автора С., но попытался вникнуть и в определения Ж., данные самим автором С., такие как «слово» и «песнь», впервые проанализировав значение этого последнего слова как термина ораторского искусства. К точке зрения Еремина присоединился и Л. А. Дмитриев (см.: «Слово о полку Игореве» — величайший памятник мировой культуры // Слово — 1952. С. 30—31; Важнейшие проблемы исследования «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1964. Т. 20. С. 134—135).
(...) С нашей точки зрения, вопрос о Ж. С. связан с общим развитием древнерус. лит-ры. Обращает на себя внимание жанровая одинокость С. Ни одна из гипотез, как бы она ни казалась убедительной, не привела полных аналогий Ж. С. Если оно светское ораторское произведение XII в., то др. светских ораторских произведений XII в. пока еще не обнаружено. Если С. — былина XII в., то и былин от этого времени до нас не дошло. Если это воинская повесть, то такого рода воинских повестей мы также не знаем.
(...) С. — это книжное произведение, возникшее на основе устного. В нем органически слиты фольклорные элементы с книжными. Характерно при этом следующее. Больше всего книжные элементы сказываются в начале памятника. Как будто бы автор, начав писать, не мог еще освободиться от способов и приемов лит-ры. Он недостаточно еще оторвался от письм. традиции. Но по мере того как он писал, он все более и более увлекался уст. формой. С середины он уже не пишет, а как бы записывает некое уст. произведение. Последние части С., особенно Плач Ярославны, почти лишены книжных элементов.
(...) Было ли книжное по своей судьбе С. единственным произведением, столь близким к нар. поэзии, в частности к двум ее видам: к «плачам» и «славам»? До нас не дошло ни одного произведения, которое хотя бы отчасти напоминало С. по своей близости нар. поэзии. Мы можем найти отдельные аналогии С. в деталях, но не в целом. Только после С. мы найдем в рус. лит-ре несколько произведений, в которых встретимся с тем же сочетанием плача и славы, с тем же дружинным духом, с тем же воинским характером, которые позволяют объединить их со С. по жанровым признакам: «Похвалу Роману Мстиславичу Галицкому», читающуюся в Ипат. лет. под 1201, «Слово о погибели Русской земли» и «Похвалу роду рязанских князей», дошедшую до нас в составе повестей о Николе Заразском. Все эти три произведения обращены к прошлому, что составляет в них основу для сочетания плача и похвалы. Каждое из них сочетает книжное начало с духом нар. поэзии «плачей» и «слав». Каждое из них тесно связано с дружинной средой и дружинным духом воинской чести.
(...) При определении Ж. С. следует учитывать его церемониальность. Древняя рус. лит-ра, особенно в этот период, в XI—XIII вв., не знала произведений, предназнач. только для одиночного читателя. Она всегда была рассчитана на обряд, на чтение в тот или иной момент богослужения, бытового случая — на чтение вслух, для всех или многих. Несомненно, что и С. должно было для чего-то предназначаться: не исключена возможность, что это было ораторское произведение, предназнач. для какого-то светского церемониала, как это думал Еремин, но вероятнее, как об этом мы уже говорили, это были плач и слава, также имевшие точное обрядовое назначение (...).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Д.С.Лихачёв.
П р и м е ч а н и е. В версии написания "Слова" в XVIII в. текст "Слова о погибели Русской земли" и текст Ипатьевской летописи считаются источниками текста Игоревой песни.
