Фрагмент 6 (стр.36-37):
"Мы можем сказать прямо, что данные языка древнерусских произве
дений (если только их строго отделять от данных стиля) представляют
очень важный материал для суждения о происхождении автора. Исследо
вание этих данных облегчается тем обстоятельством, что в древней Руси
не было устойчивой орфографии и устойчивых требований литературной
речи и поэтому природный язык автора не ограничивался в той же мере
обязательными нормами, как в языке авторов нового времени. Новгоро-
дизмы и псковизмы, окание и акание, отдельные областные слова проникли
в древнерусскую письменность довольно свободно, позволяя тем самым
легко определять областное происхождение автора. Дело затрудняется
только тем обстоятельством, что язык переписчика или редактора прони
кает в произведение с такой же легкостью, с какой в ней сказывается и
язык автора.
Поэтому чрезвычайно важно выявить все признаки, по которым мы мо
жем отделить языковые особенности переписчика или редактора, проник
шие в произведение, от языковых особенностей авторского текста. Само
собой разумеется, что лексика будет меняться переписчиком реже, чем ре
дактором, и что лексические данные поэтому будут наиболее показатель
ными для языка автора в отличие от языка переписчика или редактора.
Но в целом надежно помочь в этом отделении языка переписчиков и ре
дакторов от языка автора смогут только исследование языка всех спис
ков и установление истори и текст а произведения. Следовательно, и
в этом вопросе история текста играет решающую роль.
Механические приемы выделения авторского языка, путем ли отбрасы
вания индивидуальных чтений или подсчета большинства чтений, здесь не
годятся, как они не годятся и в других случаях.
Особое значение для определения писца, которым может иногда ока
заться и сам автор, или для определения переписчика, который может
быть и редактором произведения (с этими возможностями надо всегда
считаться), имеют ошибки и описки. Для каждого писца характерны свои
типы ошибок, пропусков, неграмотностей. Один писец делает по преиму
ществу слуховые ошибки, другой — зрительные (это зависит от типа па
мяти; при переписывании или писании писец запоминает определенные
куски текста). Отдельные ошибки свойственны старикам, другие — моло
дым. Есть типы ошибок, вызванные психическими травмами, другие яв
ляются следствием недостаточности общего развития, неосведомленности
писца и т. д.
Изучая типы ошибок, можно установить общего переписчика для ряда
рукописей или для их протографов. К сожалению, изучение психологии
ошибок у нас не ведется
, а это было бы чрезвычайно важно для устано
вления авторов, писцов и переписчиков."

К о м м е н т а р и й. В Деле о "Слове" есть два надёжных документа: это книга "Слово о полку Игореве" в издании 1800 года и Екатерининская рукопись, включающая в себя три части: текст поэмы, перевод и комментарий. По этим двум документам учёные пытались воссоздать историю текста поэмы, но только для версии её древнего происхождения. Для версии написания "Слова" в XVIII в. такого исследования не проводилось. А ведь лингвистические данные Екатерининской рукописи с точки зрения анализа "психологии ошибок" просто кричат о криминогенности всей ситуации вокруг "Слова" в целом. И совершенно не случайно то, что граф А.И.Мусин-Пушкин и словом не обмолвился в общении с К.Ф. Калайдовичем о существовании рукописи текста "Слова", которую можно было бы пощупать своими руками, получив доступ к бумагам Екатерины II. И совершенно понятно, чего мог опасаться сметливый первоиздатель "Слова" граф А.И Мусин-Пушкин: приговора учёной общественности за допущенные "ошибки" в языке текста поэмы.