Жизнь струны (часть 9)

Евгений Левкович: Тебя что, били?

Глеб -Нет, поскользнулся в ванной. Ещё легко отделался: ушиб ребро, нос разбил, но ничего не сломал.

Е.Л.: Выпивши был?

Глеб -Я когда пью, в ванную вообще не хожу. (Смеется.) А мы что, будем сегодня мое пьянство обсуждать?

Е.Л.: Не только. Меня вот, например, интересует, почему оформление нового альбома ты доверил Алексею Беляеву-Гинтовту — человеку сомнительных политических взглядов.

Глеб – Искал в Интернете современного художника, по графике больше всех понравился он. Лера (Гай Германика — прим. RS) нас познакомила. Он совершенно бесплатно разрешил использовать свои картины, сказал: «Делай с ними что хочешь. Я готов участвовать в любом твоем проекте». Огромное спасибо ему за это. При этом я не евразиец, и Леша прекрасно об этом знал. Я пришел к нему только как к художнику. Я вообще ни в одном движении не состою, внутри меня вечная борьба идеологий; И альбом получился не сказать чтобы сильно политизированный.

Е.Л.: Тем не менее пластинку, как я понимаю, на радио не взяли?

Глеб -Да.

Павел Гриншпун: А куда вы носили?

Глеб -Как обычно: Maximum. «Наше радио».

П.Г.: И что говорят?

Глеб -То «СЛИШКОМ мало электроники», то вроде как рок, по «про водку слова есть». Все хотят быть хорошими.

{Глеб сам начинает разливать виски.)

Глеб -Давайте я похозяйничаю.

Давай. Тем более по нашей традиции первый тост — с тебя.

Глеб -Хочется, чтобы вдруг когда-нибудь все стало хорошо.

Е.Л. А что входит в понятие «все хорошо»?

Глеб -Душевное спокойствие, обстановка в стране, ощущение свободы.

Е.Л.: То есть — выпьем за невозможное.

Глеб -Получается так.

По 50 грамм

Е.Л. Я недавно посмотрел фильм “Эпилог”, о распаде «Агаты Кристи». Вы с братом говорите о творческих разногласиях, об усталости и желании отдохнуть, но ни разу — о политических разногласиях. Вы эту тему договорились на публику не выносить?

Глеб -Понимаешь, несмотря ни на что, мы остаемся братьями. Поэтому я сейчас из себя Павлика Морозова строить не буду.

ЕЛ.:Я и не прошу. Просто хочется понять, какую роль в том, что в ы теперь не вместе, сыграла политика.

Глеб -Не скажу. Скажу только, что выбор Вадика я уважаю, но я сделал свой.

П.Г.: Такие песни, которые ты пишешь сейчас, в «Агате» были уже невозможны?

Глеб – Да. Высказываться о том, что меня действительно волнует, я не мог. Да и Вадик тоже. Мы оба начали сдерживать друг друга в этом плане.

П.Г.: А ты лично знаком с Сурковым?

Глеб – Нет, никогда не встречался. Да и не стремлюсь.

Е.Л.: Меня на твоем альбоме удивила строчка «Мы будем жить всегда на сайте ФСБ». Ты считаешь правильным выносить на публику настолько интимную историю, к тому же чужую? (Песня «Жить всегда» — подлинная история самоубийства 21-летней фанатки «Агаты Кристи» Марии Чесноковой — прим. RS.)

Глеб – Во-первых, не интимных историй у меня в альбоме и нет. Во-вторых. Маша была очень хорошо мне знакома. Ее смерть задела многих, и я не исключение. Кстати, ее родители и подруги очень благодарили меня за эту песню.

П.Г.: А что предшествовало ее смерти?

Глеб – То, о чем поется. «Шестнадцатый этаж — никто не подаст руки / Шестнадцатый этаж — и пьяные звонки / Мы думали — фигня, очередной каприз…».

Е.Л.: То есть она тебе звонила?

Глеб -Не мне, а нашему тогдашнему пиар-менеджеру. Подругам еще своим. Но все думали, что это ерунда. Она до этого уже не раз всем звонила и говорила, что хочет покончить с собой. Никто не думал, что это возможно, а это случилось. Отчасти я чувствую и свою вину.

П.Г.: А сайт ФСБ — это «Вконтакте», «Одноклассники- или Facebook?

Глеб – В принципе, и то, и другое, и третье. Еще ФСБ присутствует потому, что Маша вместе с группой наших фанатов принимала участие в маршах несогласных, участвовала в различных пикетах, а люди, которые ведут такую жизнь, рало или поздно попадают под прицел органов.

П.Г.: Кстати, а почему ты не участвуешь в маршах?

Глеб – Я еще не принял окончательного решения. Возможно, это единственная реальная возможность выразить протест, но меня смущает союз олигархов с левыми радикалами. Если биться — то ради победы, а в этом случае плоды победы очень сомнительны. С другой стороны, марши несогласных хоть как-то развивают гражданское общество в этой стране… В общем, я в сомнениях. Видимо, когда со¬всем припрет — тогда пойду

П.Г.: Давайте выпьем за гражданское общество.
Опять пьем за невозможное…

По 100 грамм

Е.Л.: Кто-нибудь из людей, составляющих сегодняшнюю оппозицию, тебе близок по духу?

Глеб -Пo-настоящему — никто. Был один такой человек—Илья Кормильцев, самый близкий мой друг. Мне его очень не хватает. Есть мнение, что рак—это болезнь обиды. И тех, кто преследовал Илью, душил его издательство «Ультра.Культура», запрещал книги, я считаю косвенно виновными в его смерти.

Е.Л.: А кто его преследовал?

Глеб -Ну кто там штампует идиотские обвинения в порнографии, экстремизме? Госструктуры всякие. Наркоконтроль, думский комитет по этике. Причем, поскольку просто запретить издательство рука не поднималась — может, имя Ильи не позволяло, — они задушили его экономически: перекрыли каналы тем, кто помогал печатать книги

П.Г.: В каком году вы с Кормильцевым познакомились?

Глеб – Формально— давно, еще в Екатеринбурге, но дружить стали только в Москве, последние два года его жизни. Как раз на почве «Ультра. Культуры». Я прочел несколько книг—и удивился: кто же это такой смелый? Смотрю: «Главный редактор — Илья Кормильцев». Ни фига себе! И вот на «Нашествии», когда «Наутилус» воссоединялся, мы с ним встретились, разговорились. Я дал ему только что вышедший альбом «Триллер», он мне — стопку новых книг. Потом меня положили в больницу на операцию, я их там запоем читал. А однажды он позвонил мне в палату и гово-рит: «Знаешь, я слушаю «Порвали мечту» — и плачу».

П.Г.: Давайте помянем Илью. Он, кстати, был и другом Rolling Stone: писал для нас о новых книгах.

Не чокаясь.

По 150 грамм

Е.Л.: С недавних пор ты читаешь со сцены стихи, сильно отличающиеся от твоих же песен. Как-то ты сказал, что писать их начал благодаря тому же Кормильцеву. Как это связано?

Глеб – Я писал их и раньше, но публично читать стал после того, как увидел сначала выступление Ильи, а потом Лехи Никонова. Понял, что стихи могут быть прямым действием, бить в точку гораздо сильнее песен. И стал сам пробовать такие выступления. А после похорон Ильи дошел до бреда. Наверное, это была защитная реакция мозга, но я начал думать и разговаривать стихами. Мысли в голову приходили уже зарифмованными.

Е.Л.: Ты специально делаешь стихи настолько корявыми? Иной раз и не в рифму, и не в ритм.

Глеб -Нет, так получается. Я типичный графоман. Это такое акынство: я просто беру ручку и записываю все, что приходит в голову. Причем в отличие от работы над песнями, ничего потом не правлю: как легло на бумагу — так и легло. Считаю, что первая эмоция — самая сильная, ее править нельзя. Это прямая мысль, прямое движение души, самое честное.

Е.Л.: В стихотворении «Вампиры» ерунда какая-то получилась. У тебя сначала «благородные отцы» крестятся, а иконы «кровью им плюют в глаза». А в конце ты задаешься вопросом: «Отчего же вы, иконы, не плюете им в глаза?» Это сознательная нестыковка?

Глеб -Нет.

Е.Л.: Зачем же она тогда?

Глеб -Думаешь, я понимаю? (Смеется.) Так родилось. Знаю, что там полный
раскирдык, несовпадение по смыслам, но такая вот у меня голова. Видимо, в начале говорится о том, чего бы хотелось, а в конце—суровая правда. Я, кстати, как только написал «Вампиров», пошел на сольник Борзыкина. Прихожу, а он поет “заколотите подвал” про православных чекистов — фактически про то самое. Забавное совпадение.

Е.Л.: Непривычно слышать от тебя словосочетание «православные чекисты». Лет десять назад ты наоборот, говорил про Александра Меня такое, что я даже не возьмусь озвучить…

Не надо, я могу себе представить Я же был тогда православным неофитом. Такое состояние, когда человек только-только во что-то поверил и считает себя самым главным специалистом в давно существующей идее. Я отошел от этого. Вообще научился не позволять себе неофитства, чем бы не увлекался. Борзыкин тут недавно выдал: «А представь, что ТАМ действительно кто-то есть? Вот нам пи**ец будет!» (Смеется.)

П.Г.: А если по-честному, ты боишься этого пи**еца?

Глеб – Боюсь. Но еще больше боюсь, что там ничего нет.

П.Г.: Ты сейчас ходишь в церковь?

Глеб – Единственное, что могу сказать – я не выкрещивался и другой веры
не принимал. Но я не воцерковленный человек.

Е.Л.: Со времени, когда ты дружил с Кинчевым, у тебя сильно поменялся круг общения?

Глеб – Сейчас этот круг сводится к группе The Matrixx и к Валерии Гай Германике, с которой я живу.

П.Г.: А Проханов и люди из «Завтра»?

Глеб – Давно не общался, но в целом поддерживаю отношения. Как и с Юрием Мамлеевым. Нас, кстати, тоже Лера познакомила. Я ему дал демо альбома, он потом позвонил мне и сказал, что ему понравилось: «Не смотря на то что там везде смерть, я чувствую такую жажду жизни!”

Е.Л.: Если честно, меня всегда смущала твоя дружба с Прохановым. Я солидарен с его неприятием капитализма и олигархов, но в тоже время тебе не кажется, что сталинизм вообще ничем нельзя оправдать?

Глеб – Согласен. НКВД творило еще большую ху**ю, чем СС. И то, что в проекте «Имя России» по голосованию (а я понимаю, какое в России голосование и откуда оно управляется) Сталин занял второе место, — это мрак. Но дело в том, что когда я познакомился с Прохановым, его газе-та была трибуной для всей оппозиции. Он давал весь спектр мнений. И за эту смелость я его безумно уважаю. Мировоззренчески — по части имперских идей, лояльного отношения к Путину — я с ним расхожусь. Но я знаю, что Александр Андреевич предельно искренний человек. То же самое, кстати, делал и Кормильцев: он печатал огромное количество литературы, которую хрен бы еще кто напечатал и которая давала понятие о современном мире. Его ругали за то, что он издал «Скины. Русь пробуждается», а ведь одновременно с этим он выпускал и “Антологию современного анархизма и левого радикализма”, и исламские книги. Его главная идея была в том, что нас всех разложили по полочкам и сказали: «Деритесь между собой».

Е.Л.: А как не драться? Мы с тобой можем придерживаться каких угодно противоположных взгля-дов, но мы не занимаемся убийствами, а скины —занимаются. И я действительно не понимаю, зачем таким людям предоставлять трибуну.

Глеб – Насилие над человеком надо запрещать. Но идею запретить нельзя! Другое дело, что каждая идеология, вполне разумно выглядящая на бумаге, превращается в свою полную противоположность, как только люди, ее представляющие, добираются до власти. Вот почему это происходит — вопрос. Взять даже гитлеровскую верхушку. Тот же Геббельс в дневнике 1924 года со слезами на глазах писал о том, что Россия родит нового, сверхдуховного человека. Самое правильное, по-моему, это занимать независимую позицию, быть ни с левыми, ни с правыми, а пытаться найти между ними что-то общее.

ЕЛ.: А надо?

Глеб – По крайней мере, только так можно дойти до правды. Ведь то, что периодически и те, и другие загоняются в маргиналы, значит, что и тем и другим в мировой системе что-то неугодно. Поскольку эта система неугодна мне в принципе, я стараюсь искать ответы на вопросы у всех.

П.Г.: Давайте выпьем за единство
противоположностей.

По 250 грамм

ЕЛ.: Как ты думаешь, еще воз¬можно отцепить нынешних силовиков от власти или это совсем надолго?

Глеб – Не знаю. Разговаривал тут с одним анархистом, он сказал интересную мысль: если западные революции научили людей бороться за свои права, то наши научили власть подавлятьлюбую революцию в корне. Французская революция была кровавой, но тем не менее она изменила мир. Знаешь, если бы в свое время в Америке рабочие не бросили бы бомбу в полицейских, которые в них стреляли, хрен бы эти капиталисты пошевелились. А так пришлось задуматься.

ЕЛ.: Если власть не предоставляет людям никакого выбора, у них остается только один способ быть услышанными — террор?

Глеб – Ты меня сейчас разводишь на уголовную статью? Оправдать смерть невинныхлюдей невозможно. Разве что индивидуальный террор возможен, как у «Народной воли».

Е.Л.: А что это за прикол с нашивкой Русской освободительной армии на куртке вашего барабанщика Снэйка?

Глеб -У Димки один дедушка воевал за Гитлера, другой — за Сталина. Вообще любопытно, как так получилось, что два миллиона граждан СССР воевали против? А я тут вообще вышел в Киеве с нашивкой Украинской повстанческой армии. При том, что я русский.

ЕЛ.: Ты на самом деле считаешь допустимыми такие провокации?

Глеб -Я считаю допустимым лю¬бой поступок, кроме насилия над человеком.

ЕЛ.: Но ведь эта идеология напрямую связана с насилием!

Глеб – А российский флаг — он не связан с насилием?

ЕЛ.: Вот поэтому я не нашиваю ничего!

Глеб -Молодец. А я нашиваю.

ЕЛ.: Для чего?

Глеб – Чтобы мозги людям встряхнуть! Чтобы они подумали, что существует и с другой стороны какая-то правда, чтобы не были рабами какой-то одной идеологии, к которой привыкли.

ЕЛ.: Детский сад какой-то.

Глеб -А другими словами — рок-н-ролл. SexPistok носили фашистскую свастику. Но первыми, кого бы уничтожил Гитлер, были бы Sex Pistols, понимаешь?

ЕЛ.: Знаешь, в сообществе The Matrixx «Вконтакте» есть раздел «Какие вопросы вы бы задали Глебу, если бы брали у него интервью?”. Мне один очень понравился: «Когда он наконец-то ста¬нет взрослым?»

Глеб – Никогда! (Показывает средний палец.) Я просто чувствую, что только так могу творить.

П.Г.: Давай тогда за твое детство.

По 300 грамм

Е.Л.: А ты пробовал бросить пить?

Глеб – Ой батюшки… Пил, пью и буду.

Е.Л.: Почему?

Глеб – Не от счастья, не от горя, а от невыносимости самого себя. Я понимаю, что это вредно и это когда-нибудь меня погубит — возможно, даже в обозримом будущем. Но когда невыносимо больно внутри, я не могу не выпить. Слава Богу, наркотики я уже не употребляю одиннадцать лет.

ЕЛ.: То есть песня «В дверь стучат” не основана на реальных событиях?

Глеб – Нет, это веселая шутка… которая не дай Бог окажется правдой. (Смеется.) По крайней мере, в свое время со мной эта история могла спокойно произойти.

ЕЛ.: Ты неразборчив в связях? Условную Катю «Му-Му» смог бы отличить от честной б**ди?

Глеб -Когда у меня отношения с кем-то, я верен этому человеку. А в периоды расставаний меня несет по полной. Тогда бы не смог.
ЕЛ.: «Сто вагин — а я один». Как тебе такое в голову приходит?

Глеб – Видимо, от чрезмерной востребованности. (Смеется.)

П.Г.: А Лера не пытается тебя ограничить в алкоголе?

Глеб – Да меня все пытаются ограничить. Но часто меня это только больше заводит. Мне не нравится, когда мне что-то запрещают.

Смотри, как ветры собирают в стаи
самых усталых,
Как поднимают и кружат
над Распятием листья,
Смотри, как лес полыхает
и медленно гаснет.
Это Сентябрь…


Осеннее солнце – гибель-сюрреалист,
Осеннее солнце – жатва,
Осеннее солнце листьями падает вниз.
Весна будет когда-нибудь завтра.


Смотри, как кровью дурманит болота
кикимора-клюква,
Как ведьмы-вороны
тревожат день вознесенья,
Смотри, как в саван
туман наряжает озера,
Как стелет звезды по самой воде
поднебесье.


Смотри, как ветви и тени деревьев
ложатся на травы,
Как кружит души над куполами
звон Благовеста,
Как поминают вином и хлебом,
как провожают
Лето,
лето…

В то безбашенное время
Между миром и войной
Рассекал ты с ирокезом
Вдоль по Питерской-Тверской

Тает время за спиной
Но если ты ещё живой —
Панки, хой!

По дорогам – автостопом
Пиво лил на чистый спирт
Не дают забыть об этом
Сердце, печень и гастрит

Тает время за спиной
Но если ты ещё живой —
Панки, хой!

В жизни той на грани фола
Встречались феи во плоти
Защищали от костлявой
И воплощали мечты
Твоим дублёром был Сид Вишeс
А шляпы подгонял сам Слэш
Ты на басу играл в «Секс Пистолс»
И на ударных — в группе «Клэш»

В то безбашенное время
Между миром и войной
Рассекал ты с ирокезом
Вдоль по Питерской-Тверской

Тает время за спиной
Мёртвый ты или живой —
Панки, хой!

Панки, хой!