Изба читальня NF!

Законодательная инициатива
Александр Воронов
В первый раз я увидел Скворцова на суде.Дело в том,что спустя буквально несколько дней после моего прибытия в город трое молодых людей не нашли лучшего места для избиения четвертого,чем задний двор нашей церкви,и получилось так,что я стал единственным свидетелем этого прискорбного для всех четверых события.Собственно говоря,именно благодаря моему свидетельству событие и стало прискорбным для троих избивавших,хотя уверенно я смог опознать только двоих,в отношении же еще одного не был в состоянии сказать ничего определенного,но поскольку он уже и без меня был дважды судим,то в результате и получил четыре года строгого режима,то есть столько же,сколько опознанные заработали условно и на двоих.Помню,Скворцов неприятно поразил меня тогда странным контрастом между рослой,почти богатырской фигурой и замечательно мужественными чертами лица с одной стороны и неприглядной,если не сказать постыдной суетливостью и нервозностью с другой ;сидел он сгорбившись,стоял еще хуже,и у него так бегали глаза,а мне с моего свидетельского места показалось,что и тряслись руки,что поневоле тянуло взять его за ухо и перевести на скамью подсудимых с места государственного обвинителя,которое он так неблестяще занимал.У меня сложилось впечатление,что его почему-то ужасно смущало мое духовное звание,прежде чем произнести «свидетель Петров» он едва ли не каждый раз заглядывал в бумаги,и, казалось,удивлялся тому,что у священников есть фамилии точно так же,как некий юный отрок в давние времена удивлялся тому,что у женщин тоже ноги.После заседания,во многом напомнившего мне известное судилище из Нового завета Господа нашего Иисуса Христа,я поделился своими наблюдениями с несколькими собеседниками,но видимо не попал на нужного,и историю Скворцова узнал только некоторое время спустя.В тот день мы отпевали новопреставленную рабу Божью в панельной пятиэтажке по улице Чернышевского,и хотя певчая Полина Аркадьевна и раскрыла случайно по обычаю всех певчих свою сумочку,но народ попался не слишком-то догадливый,специалиста по похоронам по какой-то необъяснимой причине не оказалось в наличии,я уже вышел и стоял возле машины,а она все еще делала наверху необходимые намеки.На скамейке у подъезда, чинно сложив руки на коленях, сидела дама лет трех-четырех,и ее необычайно выразительное и живое лицо сразу привлекло мое внимание.Дама тоже не осталась ко мне равнодушной.Как видно,моя зеленая походная ряса вызвала у нее некие ассоциации с шинелью,потому чт о она спросила меня:
-Ты солдат?
-Нет, не солдат,-отрекся я.
-Генерррал?- произнесла она с неожиданно раскатистым «р»,и Господь не уберег меня от искушения.
-Марррршал!-передразнил я ее.Конечно,негоже кому-либо,а лицу духовному в особенности присваивать себе чужие звания и вводить в заблуждение юных девиц,но все мы грешны,один Христос без греха.
-Что такое маррршал? –спросила она,но не меня,и я оглянулся.За мною стоял Скворцов,но я не сразу узнал его,потому что он улыбался.Он поздоровался,я ответил,тут вышла с победой Полина Аркадьевна,тоже поздоровалась со Скворцовым,и мы уехали.Очень скоро я уже знал гораздо больше,нежели могло бы меня заинтересовать.Скворцов был вдовец и воспитывал дочь Олю,жена его умерла при родах,в чем Полина Аркадьевна усматривала Божью кару,поскольку ребенок был зачат вне брака и возможно даже на рабочем месте,как с великой деликатностью намекнула мне певчая,памятуя о своем и моем высоком звании.Ольга Скворцова-старшая,впрочем тогда еще никакая не Скворцова,работала секретарем в прокуратуре,а сам Скворцов был мужчиной,перед которым могла устоять разве что только сама Полина Аркадьевна,а так больше никто.Я вспомнил «свидетеля Петрова» и позволил себе малость усомниться,но певчая уверила меня,что таким Скворцов стал только после смерти жены,и если бы не маленькая Оля,которая для него свет в окне,то он бы,пожалуй,и вовсе наложил на себя руки,хоть это и страшный грех перед Господом.В общем,никаких нестандартных ходов я в этой истории не нашел,да и интересовало все это меня постольку-поскольку,я только отметил для себя,что девочка уже довольно большая,и если Скворцов до сих пор не отошел,то,видимо,горе у него было и впрямь чрезвычайное.
Однако если Скворцов и искал утешения,то никак не через посредство нашей церкви,и очень долгое время я не слышал о нем почти ничего,только однажды краем уха уловил,что якобы он ушел из прокуратуры и нашел себе работу гораздо менее нервную и гораздо более денежную,ибо наступили демократические времена,и юристы были в цене.Как,впрочем,и мы.То,что профессию я выбрал себе денежную,я знал с самого начала,но таких оборотов не предполагал.Я никогда не питал иллюзий относительно духовного служения,я всегда считал,что церковь есть структура,зарабатывающая на нуждах духовных,как,скажем,пищевая промышленность –структура,зарабатывающая на нуждах физических,и не забивал голову вопросами веры.Люди хотят,чтобы их поддержали в трудную минуту и разделили их радость в минуту счастливую,и абсолютное большинство из них предпочитает,чтобы это было сделано наиболее традиционным способом.Я никогда не видел в наших обрядах объективного смысла,но и духовное утешение есть понятие абсолютно субъективное,поэтому я справедливо полагал,что качественную колбасу может делать и вегетарианец,более-менее честно делал свою работу и не корчил из себя недосягаемую особу в отличие от многих и многих моих коллег.Работы же было много,каждый хотел снискать благословление церкви на всякое свое начинание,и вот однажды,будучи уже настоятелем храма,на освящении очередного первого камня в фундамент чего-то столь грандиозного,что достроить это уже не будет никакой человеческой возможности,я в толпе вновь увидел Скворцовых.Сначала я обратил внимание на нее,потому что она,безусловно,была самым интересным во всем эитом мероприятии,потом уже рядом с ней заметил и самого Скворцова,но меня до сих пор не покидает ощущение,что по ее повзрослевшему,но все такому же удивительно живому и выразительному лицу я их-то и узнал ,потому что сам Скворцов был совершенно не похож на прежнего себя,стоял,одетый с иголочки,высоко задрав голову и расправив плечи,и в глазах его была такая гордость,что он скорее походил не на отца,а на счастливого избранника.Они заметили мое внимание,Скворцов нагнулся к ее уху и произнес не более одной фразы,она удивленно засмеялась,а потом совершенно неожиданно помахала мне и приложила ладонь к виску,будто отдала честь.Не может быть,чтобы она вспомнила события пятнадцатилетней давности,я удивляюсь,как они и у меня-то смогли отложиться в памяти,но она явно намекала на нашу далекую уже встречу,и тут вдруг в мозгу у меня всплыли слова покойной уже Полины Аркадьевны про «свет в окне»,и внезапно какое-то озарение посетило меня,я представил как Скворцов вновь и вновь пересказывает дочери все мельчайшие и совершенно незначительные для других,но бесконечно дорогие ему подробности ее жизни,я новыми глазами взглянул на его жениховский вид,и в эту единую секунду я понял о Скворцове все,как будто смотрел на его жизнь с огромной высоты,и она лежала подо мною,и Ольга была ее сердцем.На какой-то миг меня охватило ощущение всезнания и всемогущества,и я даже подумал,так ли уж права наша местная восьмидесятитрехлетняя вольтерьянка Лукерья Павловна Переход,постоянно в частных беседах проводящая мысль о том,что поп и Бог – не одно и то же.
В принципе,я сам собирался Ольгу и венчать,очень уж я любопытствовал,кому это удалось вырвать из рук Скворцова его сокровище,но навалились дела,что-то приостановилось строительствои новой церкви,пришлось вмешиваться самому,и венчал ее наш самый молодой священник отец Георгий,после чего с недопустимым для его профессии презрением отозвался о женихе,неделю был задумчив и рассеян и явно чего-то недоговаривал на исповеди.А через семь месяцев после венчания Ольга Романович,в девичестве Скворцова,родила здоровую девочку и спустя полтора часа после страшной агонии скончалась.
Хуже всего было то,что обстоятельства смерти почти в точности повторяли обстоятельства смерти матери,включая добрачное зачатие и пол родившегося младенца.Мало того,мать и дочь умерли соответственно 14 и 16 апреля,вслед за этими существующими совпадениями досужие языки отыскали еще больше несуществующих,и пошло-поехало.И мне,и другим священникам неоднократно приходилось отвечать,что мы думаем по поводу всего этого дела. Что касается меня,то как я успел заметить,у Ольги-младшей были совершенно мальчишечьи бедра,и если,как теперь уверяли все в один голос,она и впрямь была точной копией матери,то,возможно,в этом ибыла причина традиционно тяжелых родов в их семье.Однако версия Божьего проклятия была куда популярнее,а так как альтернативных церквей было в городе предостаточно,мне приходилось быть осторожным в высказываниях,чтобы не потерять клиентуру.Я не потерял.Даже приобрел.Месяца через два после смерти досчери ко мне пришел сам Скворцов.
В тот день сын одной из моих наиболее преданных и наиболее надоедливых духовных дочерей пригнал мне долгожданный почти новый серебристый БМВ,я как раз был занят его осмотром и,признаюсь,несколько даже разозлился,когда мне соолбщили,что меня ожидает посетитель,ибо время было уже неурочное.Однако если бы я гораничивал свою профессиональную деятельность одним только урочным временем,серебристого БМВ у меня,скорей всего,до сих пор бы не было,поэтому я наскоро вымыл руки,переоделся и пошел в церковь.Было уже довольно сумрачно,а Скворцов сидел,низко опустив голову,и я узнал его не сразу,но все же узнал,хотя он не был похож ни на одного из тех Скворцовых,которые сохранились в моей памяти.Черты лица его заострились,щеки запали,резко обозначив скулы,а когда он мельком взглянул на меня,глаза его показались мне странными,подробнее рассмотреть их я не успел,но безусловно,раньше таких глаз у него не было.Я присел рядом с ним,собираясь сказать все,что обычно говорю в таких случаях,но он слушал меня недолго,остановил резким взмахом руки и произнес как-то отрывисто и по-деловому:
-Это уже неважно.Помочь тут уже ничем невозможно.У меня осталась Ольга,я должен позаботиться о ней.
То ли они с зятем и впрямь назвали ребенка Ольгой,и в таком случае эти двое уж точно не беспокоились о нависшем над семьей проклятье,то ли он просто оговорился,но мысль он высказал,сняв с моего языка.Однако поддакнуть ему я не успел,поскольку он продолжил разговор в совершенно неожиданном направлении
-Вы знаете,что я когда-то работал в прокуратуре? –спросил он,вновь на какое-то мгновение кинув на меня свой странный взгляд,затем кивнул сам себе и произнес ту же фразу без вопросительной интонации.-Вы знаете,что я когда-то работал в прокуратуре.Вы знаете,чем занимается прокуратура?
-Следит за соблюдением законности,-не понимая,к чему он клонит,ответил я.За свою многолетнюю практику мне достаточно часто приходилось видеть людей,что называется,не в себе,но Скворцов вел себя спокойно,говорил связно,и хотя ход его речей был мне непонятен,смысл в них,безусловно,был.
-Именно,следит за соблюдением законности,-ответил он на мою фразу,-пишет протесты,предписания и тому подобное.Реагирует на нарушения.Мне нужна ваша помощь.
-Слушаю Вас,-сказал я осторожно.
И тогда он вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и подал мне.Я взял его,посмотрел на Скворцова,но он отвернул голову,будто не желая меня видеть.Я встал и направился к свету.
Этот документ остался у меня,и с тех пор я читал его столько раз,что он врезался в мою память намертво,и к сожалению,приходит на ум гораздо чаще,чем мне бы того хотелось.Он напечатан на машинке,только сверху от руки написано и перечеркнуто слово «Протест» с вопросительным знаком,а ниже-«Законодательная инициатива?» Дальше текст.Привожу дословно.

«Первая книга Моисеева Бытие гласит,что к прародителям рода человеческого мужчине Адаму и женщине Еве, попробовавшим плоды с древа познания добра и зла и тем самым нарушившим прямое указание законодателя был применен ряд санкций,в том числе предусмотренная стихом 16 главы 3,которая гласит «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое,и он будет господствовать над тобою»Однако впоследствии,как гласит глава 20 Второй книги Моисеевой Исход,законодатель сам сообщил пророку Моисею в так называемых десяти заповедях список деяний,совершение которых является грехом,то есть тем самым законодатель пересмотрел вопрос,должен ли человек распознавать добро и зло,и постановил,что должен.Несмотря на это,устаревшая норма стиха 16 главы 3 Книги 1 продолжает действовать,и женщины по-прежнему рождают детей в болезни и муках,часто ведущих к трагическому исходу.Налицо противоречие в законодательстве,скорейшее устранение которого крайне необходимо,поскольку оно дискредитирует законодателя как лицо,обладающее полнотой мудрости и всезнания.»

Скворцов написал антирелигиозный памфлет.
Скворцов в своем горе обратился к Библии,наткнулся на одно из ее многочисленных противоречий и,изложив свои соображения для удобства письменно,пришел ко мне подискутировать.
Я не могу сейчас сказать,действительно ли эти мысли промелькнули в тот момент на перефирии моего сознания или мне просто так теперь кажется.Могу сказать одно смысл происходящего я осознал не сразу,а после того,как я закончил чтение был еще какой-то промежуток времени,пусть ничтожный,но все равно – что-то же в этот момент я думать был должен.Не знаю.Я помню только,что когда я поднял глаза,Скворцов уже встал и шел ко мне.Он говорил на ходу,я слушал и мне казалось,что я стал центром некой просторной полусферы с нарисованными на внутренней поверхности стенами и потолком,и полусфера эта мягко и беззвучно отслоилась от мира и стала медленно вращаться вокруг меня,но пол ocтался неподвижным,потому что Скворцов все шел и шел ко мне и все говорил и говорил:
-Вы должны мне помочь…Понимаете,я не знаю,как обратиться,а Вы знаете…Это только черновик…Это нужно сделать как можно скорее,может быть,это займет много времени,понимаете,у меня Оленька,а ей еще рожать,обязательно передайте,что ей еще рожать…
-Кому передать? Кому?!! –закричал я,хотя уже понял,кому.Если бы я не понял,я бы не закричал.
-Ему,-он криво махнул головой куда-то на стенку,и тут он вышел на свет,и я увидел его глаза.

Я навещал его в больнице еще много раз.Ему день ото дня становилось все хуже и хуже,он говорил все с большим трудом и путался в воспоминаниях,внучку упорно называл Оленькой,а когда меня лишили духовного звания и я пришел к нему в светской одежде и без бороды,он меня уже не узнал.Да,я уже не был священником,хотя и не скажу,что по своей инициативе,просто мне было не до того,строительство новой церкви совсем остановилось,доходы старой тоже неуклонно снижались,мои речи отпугивали верующих,а когда меня пригласили освятить новую автомойку для большегрузных автомобилей,я отказал в выражениях,слишком сильных даже для лица недуховного звания,и тут лопнуло терпение даже у моих доброжелателей.Меня пригласили на беседу,и она закончилась так,как закончилась.Мы предельно разошлись во взглядах.И мне предельно не понравились их рожи.У меня самого еще совсем недавно была такая же,но знаете,как то быстро все сошло,словно снял вместе с бородой.Но не обо мне речь.Как я сказал,я был у Скворцова еще неоднократно,но его до самой смерти пичкали таблетками и уколами,разрушительно влиявшими на его психику,он постоянно находился в каком-то мутном состоянии,и таких глаз,как в тот вечер,я у него больше не видел.Знаю только,что когда его доставили в больницу,то он пробыл в общей палате не более десяти минут,а потом его изолировали,хотя он вел себя уже совершенно спокойно и не говорил почти не слова.Просто там,в палате,какой-то слонявшийся без дела больной заглянул ему в глаза и пришел в такой ужас,что пытался выйти через зарешеченное окно,его возбуждение передалось другим,и когда санитары вбежали в помещение,Скворцов неподвижно лежал на кровати,а остальные метались по комнате и лезли от него на стену,как куры от хорька.Утром,уже при мне,главврач,обычно безупречно сдержанный и корректный,сказал дежурившей с вечера смене,что для того,чтобы предвидеть подобное,нне нужно было быть психиатром ,достаточно не быть поленом ;я видел глаза Скворцова в тот вечер и абсолютно согласен.Господи,прости нам прегрешения наши,даруй нам силы,укрепи и направь ,и избавь нас от геенны огненной,где вечный вопль,и стон,и скрежет зубовный.

- Понимаешь, ты должен это увидеть, ну должен ну, обязательно, собственными своими глазами, тогда ты сам всё сразу поймёшь в единую секунду быстротекущего времени, - он стремительно нёсся впереди меня по бесконечному коридору, через каждые два шага выделывая странные расхлябанные пируэты, скалясь мне в лицо и на ходу поглаживая стены кончиками пальцев. Я говорю – «стены», но стен как таковых видно не было, коридор по обе свои стороны, слева и справа, от облезлого красно-коричневого пола до низкого сводчатого потолка, вперёд и назад, куда хватало взгляда, вплотную, без каких-либо промежутков был заставлен секциями маленьких металлических ящичков, одинаковых, как ячейки сот. Я знал, что это за ящички, хотя никто не говорил мне об этом, и он знал, что я знаю.

- Да, да, да-да-да, - кривляясь, на ходу он выстукивал костяшками по серому железу, - все вы тут у меня, все, все, как один, никто не забыт, ничто не забыто. Ну вот, кто это? – а, помню, помню, - он поддел длинным ногтём и откинул лёгкую крышку: под ней были две самого заурядного вида электрические пробки, узел разбегающихся к десятку клемм проводов, выключатель, ещё что-то в том же роде. – Ну вот, живёт человек, хлеб жуёт, работает где-то там себе потихонечку, бежит, так сказать, в упряжке живо, бодро, весело, ну и нехай бежит, пока пуп не надорвал, но не надорвал ещё, не надорвал, а вот этот надорвал, - из открытой ячейки торчали три никуда не подсоединённые провода в грязной белой изоляции с загнутыми в разные стороны голыми алюминиевыми концами.

- Надо же, - он сунул руку внутрь, - отвёртку забыли, работнички. Кре-е-е-естовая, - он неожиданно и молниеносно развернулся и с размаху всадил отвёртку в первую попавшуюся жестяную крышку на противоположной секции, отвёртка с визгом прошла её насквозь и застряла; он рывком раскрыл ящичек и присвистнул:

- Гляди ты, надо же, ничего не задел. Пару миллиметров каких-то мимо, не больше. Кто ж такая? – он глянул на приклеенный скотчем бумажный ярлычок. – Девица Дюпон, населённый пункт Марсель. Это где? А ну да, ну да. А нуда нуда нуда най, дри да нуда нуда най, везучая девица Дюпон, в рубашке родилась. Фамилий только ни к чёрту, - он хихикнул, пробежал ещё несколько шагов и остановился.

- Ну вот мы и прибыли.

Он медленно, очень аккуратно, придерживая другой рукой, открыл крышку. Внутри искрило, половинки расколотого выключателя без крышки болтались на вывернутой фанерной колодке, скрученная жгутом чёрная от грязи и копоти изолента повисла на оголённых проводах, а вместо пробок торчали два топорных жучка; воняло горелой пластмассой и тонко струился еле заметный голубой дымок.

- Это ты.

- Я рад, что ты наконец увидел это, - после паузы продолжил он. - Думаю, комментарии излишни, нет необходимости в комментариях, ни малейшей нет. Один только достойный финал для этого всего возможен. Давай, отключи это, - он ткнул пальцем. – Вот тут.

Он с жадным интересом уставился в ящик, потом мельком мне в лицо, потом не мельком.

- Э-э-э, друг ситный… - протянул он наконец, - ты головой-то так не мотай, отвалится. Да уж, от кого-кого, а от тебя я этого не ожидал… Да я же тебя специально, нарочно сюда привёл, чтобы ты вот этими вот глазами вот поглядел, сам… это же не бабка сказала, это ж объективная реальность, это жизнь твоя, вонь, смрад и разруха, вот вся твоя цена, и незачем тебе жить, незачем, давно уже незачем, всё, зажился, пора, брат, пора, туда, где на дубе синеет кора… гора… э… Я думал – ну да, думал – чудак человек, копается себе там, ковыряется, ну не отдаёт отчёта, с кем не бывает, а увидит – отдаст отчёт, «на, - скажет, - отчёт», , посмотрит и сразу – тресь, чем попало, голыми руками всё на хрен пообрывает, не хочу, значится, землю далее более коптить… небо то есть коптить не хочу, и на прощанье даже облобызаться не успеем… а ты вона как… А чего ты так, зачем, а? Может, ты думаешь, ты там нужен кому, может, по тебе там кто слезами изойдёт, может, ты там, думаешь, благодетель? Ты кто вообще такой, ну, что тут у тебя? – он сунулся в ящик. – Так, мамки-папки нет, есть? Ну вот… А это что за синенький такой проводочек желтеет, куды ж это он, так… секция… номер три… четырнадцать… пя… это кто, баба твоя? Ы-ы-ы, так у неё таких проводочков тут сорок штук, да что проводочков – проводов, проводищ – толстых, ой люли, толстых. Вот этот, например, к некому Вадиму – толст у Вадима, толще, чем у тебя, значительно толще и длиннее значительно, и вообще на Вадима глянь – не ящичек, а картинка, ударник электрического труда собирал, и я Вадиму лично до ста лет профилактику делать буду, чтоб сиял, а ты, падаль, всё равно подохнешь. Сегодня не подохнешь - завтра подохнешь, ты что ж, думал, сяду и век сидеть буду? А как же они, вот они как же? – он наугад распахнул одну, другую, третью ячейки, - им что, жить не хочется? Вот, одиннадцать лет парнишке, на велосипеде катится – раз! – он рывком выдернул провода, - и нет велосипеда, ничего нет, каша на колёсах осталась, а вот и из мамани его дым пошёл, в один момент узнала, на глазах переехали. Им что, этого в жизни хотелось? А им? Сколько их тут, двадцать на тридцать, шесть сотен, им этого? – он скакнул к следующей секции, ухватил её обеими руками за угол и с грохотом обрушил на пол. – Этого, скажи, этого? – он в неистовстве топтал и крушил стонавшие под ногами ячейки. – Все, все хотели счастливыми быть, ромашки нюхать, водку пить, ан нет – пришла беда, отворяй ворота, все под богом ходим, - он чуть не ткнул своим длинным носом мне прямо в лицо, - ты что, язык проглотил?

Я закрыл лицо ладонями и сел, опершись спиной на голую кирпичную стену, зиявшую на месте обрушенной секции.

- Да и что тебе терять? – совсем спокойно спросил он, садясь рядом. – Ничего хорошего у тебя всё равно не будет. Ты видел, что там внутри, кто это будет ремонтировать, я что ли? Всё равно обесточивать нужно. Да и знаешь, это колбасу может с одной стороны собака погрызть, отрежешь погрызенное, вот тебе и нормальные полколбасы. А жизнь - это не то, не колбаса, её не отрежешь. Она вся твоя, и если у неё вот хоть столько сгнило, то вся она уже никуда не годится. Так что смотри, дальше только хуже будет… Верь мне, на стену полезешь, а конец всё тот же, вечного электрооборудования на складе у меня нет… И не предвидится… Может, всё-таки сам отключишь?

- Я не могу, - не отнимая рук, ответил я. – Не могу.

- А что так?

Я сглотнул.

- Страшно.

Он удивлённо посмотрел на меня, потом криво усмехнулся и встал.

- Ну как знаешь.