Неподвижные. Потому что им уже незачем двигаться. Были живыми – тянулись, бегали, суетились, а стали мертвыми – лежат, неподвижно глядя в небо. Как бы не лежали – все равно смотрят – в небо. И двигаться им не надо. Не надо добывать знания – она знают сразу, умерев, столько, что можно лежать и лишь – думать. Но они никогда ничего не расскажут живым. Они – такие.
Им не нужно ничего от живых. Только почему-то живым что-то нужно от мертвых. Они не понимают – как это – труп. И растерянно смотрят на того, кто только что был живым, а стал – совсем не тем, кем был. Разводя руками, думают – что бы сделать для них – мертвых. А мертвые – они такие… они терпят. Терпят, как их обмывают, как одевают, кладут в непонятные коробки или заворачивают в ненужную совершенно ткань (смотря по тому, какие они – живые). И иногда живые понимают, что похороны – не для мертвых. А для тех, кто остался.
Мертвые – они такие. Они – не здешние. Нетутошние. Они так неестественны в этом живом мире, как на залитой солнцем полянке в лесу, где порхают бабочки, несмело чирикают птицы, где слышно, как разбивается, сорвавшись с листка, капелька воды, неестественен обрывок ржавого провода, зарывшийся в изумрудную траву, дрожащую от малейшего дуновения ветра. Он – никому не нужен, он противен этому миру. И мертвых стараются убрать с глаз долой -–подальше, поглубже… Мертвые прощают. Они такие. Они добры, потому никогда мертвые не приходят к живым.
Мертвые – они совсем не такие, как живые. Они – холодны и спокойны. Им ничего не надо ни от мертвых же, ни от живых. Ничего. Да и они не нужны живым. Плачут не по тем, кем стали те, умерев, а по тем, кого помнят живым. А мертвые…
Мертвые – они такие.