"Опасный диагноз"

Цеховое радио невнятно бурчало в течение 15 последних минут. Слесарь шестого разряда Ковальчук (мастер шутливо звал его Мадамой за характерное грассирование) с тоской поднял глаза на эбонитовый колпак. Весь последний месяц кругляш транслятора вызывал в нём какое-то смутное чувство, доселе неведанное, от него разливалось приятное тепло внизу живота и подсасывало под ложечкой. Черный овал с отверстием посередине, покрытый завитушками паутины был похож на…
Отгоняя неминуемую развязку, Ковальчук встряхнул головой и переключился на свежевыточенную болванку. Блестящий, пахнущий маслом теплый цилиндр с синеватым от закала шишковатым наконечником был заказан какой-то французской косметической фирмой. Стёпа никогда не был во Франции и слабо представлял себе, что такое косметика, но хорошо знал о тамошнем белье. Однажды он, командированный в Москву за напильниками, попал в отдел женского белья ГУМА. Там, воровато озираясь и наступая покупателям на ноги, он купил трусики, невесомый кусочек кружев. А по ночам, закрывшись в туалете, мечтательно вдыхал запах синтетики и духов «Красная Москва» любимых духов перечницы Машки из производственного отдела.
Радио замолчало, и Ковальчук оторопело уставился на свои руки, с нарастающим темпом протирающие ветошью болванку, твёрдую и гладкую. Рядом, грохоча и пуская пар, пресс ритмично вгонял пуансон в матрицу, чпок-чвак. Наваждение какое-то.
Из ступора его вывел Димкин хлопок по плечу: «идёшь в здравпункт, весь цех вызывают?». Димка, рыжий белозубый бородач, бугрящийся под потертой спецовкой, имел, по мнению Степана, самую восхитительную задницу на заводе. Потомок французов, всласть наизмывавшихся над его Н-ской бабкой, имел славу первого серцееда и дамского угодника. В прошлый год, лёжа в урологии местной больнички (городок наш маленький, вы понимаете), сумел закадрить врачиху, Анну Помпадуровну Тюфакову. С тех пор на завод («Красный молотобоец») непрерывно приезжали комиссии, комитеты и урологии со стоматологиями в полной эпидвыкладке. Да, про Димку. Когда они шли в местную столовую (столовка- так называли её заводчане), Ковальчук старался пристроиться следом, заворожено таращась на громко топающего подкованными ботинками коллегу.
По пути в здравпункт, погружённый в сладкие мысли о Димкиной попке, Степан чуть не сбил с ног уборщицу Валентину Матвеевну. Точного возраста её никто не знал, однако сорок лет назад, придя на завод учеником, он уже был поражен медведеподобным видом её младшего сына. Худосочные ножки Матвеевны (похожие на бамбуковые удилища с потрескавшимся лаком) озорно торчали из резиновых сапожек, синий халатик, казавшийся наброшенным на голое тело, держался на трёх нитках одной пуговички. От толчка ниток осталось две. «А она ведь и сейчас ничего», сглотнув слюну, подумал Ковальчук, и едва не наступил на мирно дремавшую кошку. Кошка Манька два дня назад закончила орать, призывая окрестных котов на случку. Вид её, умоляющего, страстно-зовущего розового лона до сих пор приходил Стёпе во сне…
Словно в дрёме, он дошёл до дверей здравпункта, отстоял очередь, робко протиснулся. В кабинете сидела две миловидных женщины. Здравствуйте, мы, Анна Помпадуровна (лахудра крашеная) и Нина Олеговна (пенсне на конопато-курносой сливе), проводим диспансеризацию завода на предмет выявления спермотоксикоза. Это Всероссийской важности мероприятие, проявите, товарищ, сознательность! Идите, милейший, за ширму и снимайте штаны. Ковальчук не знал что такое спермотоксикоз и долго провозившись с непослушными завязочками-тесёмочками осторожно выглянул из-за ширмы. То что он увидел, заинтересовало его. Та, что представилась Анной (лет сорок, не меньше, повадки старой девы), с жутким прононсом гундосила «Вояж-вояж». Однако это не мешало её подтягивать ажурные чулки на полных розовых бёдрах и любоваться новыми сапожками. Действия Нины (помоложе, но затасканнее, повадки наоборот), не на шутку испугали Степана. На столике, покрытом белоснежной тканью, та методично раскладывала странные блестящие штучки: из них Ковальчук без труда узнал плотницкий складной метр, штангенциркуль и пробирку на пару литров. Назначение остальных инструментов и принцип их действия оставались тайной.
Продолжение следует…

Следом, на свет показалась толстенная книга в потёртом кожаном переплёте. Золотое тиснение на корешке некоторым образом компенсировало крайне несерьёзно торчащие из неё разноцветные закладки. Книга была похожа на плосколицую, задубевшую до коричневы эвенкийку, которой геологи вставили золотые зубы и вплели гуцульские хороводные ленточки. «Коровьев, Общая теория токсикозов и интоксикаций»- по слогам прочёл Степан. «Эх-ма, бумаги сколько перевели», сокрушённо пронеслось в голове.
Поскольку не все наши читатели, возможно, знакомы с биографией Нины Олеговны, позволю себе вкратце воспроизвести некоторые её детали. Н.О. с младых ногтей усвоила простую истину - не обязательно что-либо изобретать и рождать в муках творчества. Достаточно разрушить чью-либо теорию, желательно главенствующую... Математика как плацдарм для самоутверждения отпала после позорной попытки во втором классе оспорить таблицу умножения, швейное дело после посещения травмпункта в шестом, анатомию после… в восьмом, оставалась медицина. Соседка их по коммунальной квартире, санитарка Дина, была словоохотливой старушенцией. Часто, стоя в очереди к газовой плите, она рассказывала про резекции и пальпирования с летальным исходом, неизменно добавляя: «а чаво, медицына наука тёмныя». В этой самой мутной воде Нине мерещились диссертации, симпозиумы, мужья академики и мобильный телефон. Тема для разрушения и, как следствие, будущей защиты возникла неожиданно. Однажды к ним в институт всеми правдами и неправдами заманили светило отечественной медицины Коровьева прочитать лекцию. Надо сказать, что когда Нина увидела на трибуне величаво-седовласого, с озорными глазами в роговой оправе очков профессора, она и не задумывалась о том, что его труды надолго станут её настольными книгами.
Коровьев к тому времени имел степень доктора, кафедру, репутацию самого талантливого ученика академиков Павлова, Тимирязева и Бехтерева и сорок монографий на семидесяти языках планеты. С жаром, задором он рассказывал о новой теории взаимообусловленности мужской интоксикации и женского токсикоза. Семьдесят тысяч разнополых добровольцев в сонме клиник предавались тааааким откровенно научно-исследовательским безобразиям, что ему чуть не дали за это Нобелевскую премию (это вам не Павлов с собаками).
Для начала Нина написала в местную многотиражку статью о невозможности взаимообусловленности по причине отсутствия регистрации эксперимента в органах ЗАГСа. Коровьеву влепили строгач по партийной линии, тот махнул на всё рукой и уехал в Израиль. Так она одержала свою первую маленькую победу и вбила первый гвоздь во всемирно признанную теорию профессора.

С нетерпением ждём-с, что же дальше...:p