В ответ на: сейчас про лешего напишу.
В один из последних осенних дней, когда черные ветви осин по какой-то странной прихоти держат единственный желтый лист, и небо плотно залито серой акварелью, и дожди размывают дороги и землю, я была у бабушки. Мирно, покойно, ходила с книгой по комнатам, смотрела в окно на желтый лист, на стволы осин, на медленных редких прохожих под нашим окном и слушала радио. В такие дни я люблю радио, когда рассказывают о быте крестьян или о сборе урожая в Алтайском крае, о народных промыслах или об освящении нового храма, а в тот серо-осенний день радио рассказывало о народе и о лешем. О том, что народ верил: именно сегодня, семнадцатого октября, леший в землю проваливается, нехотя расстается с лесом и ломает с досады деревья, а по земле гуляют злобные духи.
А я ходила с книгой по комнатам, мимо окон, шкафов и зеркал и думала: «Хорошо, что я дома, с бабушкой, около пяти часов вечера, почти сумерки, сейчас отложу Островского и поставлю чайник. Зажжем свет, как осиновый фонарь, и никакие духи нас не потревожат».
А потом пришла соседка, Галина Ивановна, дородная, плотная женщина, которая часто заходила к нам на чай и вспоминала про юность и жизнь в маленьком поселке: как бегала на танцы в бревенчатый клуб с лодочками в холщовом мешочке, как потеряла белые рукавицы из козьего пуха на заснеженной, лунной тропинке, как молодой и молчаливый парень искал их под волшебными березами, нашел, а потом стал ее мужем – трудолюбивым мужчиной, большим, как медведь, и стал чистить в суровой фуфайке свежий снег вечерами.
В тот день, когда леший в лесу сучья ломал, Галина Ивановна села на стул, расставила ноги в шерстяных носках из овчины, в старых клетчатых тапочках, положила руки на крепкие колени и пожаловалась нам с бабушкой: «Не знаю, что со мной – душа болит. Вроде все есть – и достаток в доме, и покой, и с мужем живем хорошо. На кухню зашла – занавески свежие, белоснежные и выглаженные – вчера постирала. В спальню зашла – покрывало теплое на кровати, плюшевое, с оленем. Во двор выхожу – весь огород убран, картошки – полный погреб, солений – до будущей осени хватит. В магазин пошла – ничего мне не нужно, все есть, а на душе – тоска».
Мы с бабушкой тоже сели. Сидим втроем вокруг круглого стола с рыжей скатертью с бахромой, бабушка – внимательной, участливой птицей, я – с чашкой чая, для Галины Ивановны: «Галина Ивановна, не переживайте. Это леший сучья ломает, ему сегодня под землю проваливаться, вот он и злится, а по земле гуляют злобные духи и души мутят. А вы пейте чай, дома все у вас хорошо. Я по радио слышала».
Она сразу обрадовалась, успокоилась. «Вот народ, все чувствует. Надо же, глубокая осень, леший сучья ломает… Значит, так надо».