Обо всем понемногу (часть 3)

Дело даже не в том, что по каждому такому «неоспоримому факту», что-то якобы доказывающему, нужно выяснять степень его искаженности ложными и субъективными интерпретациями, передергиваниями, скрытием (незнанием) сопутствующих фактов или тенденциозным фантазированием. И не в том, к примеру, что Восточная Церковь отчего-то должна делить ответственность с Западной за сожжение оккультиста Дж. Бруно и мытарства Галилея. А в самой установке: Церковь и невежество — сиамские близнецы, это доказано учеными атеистами и давно всем известно, поэтому разговор на эту тему не требует глубоких знаний ни церковной культуры, ни церковной истории. Иными словами, обвинители Церкви в невежестве сами не усердствуют в собственном просвещении, довольствуясь мифами и легендами.

В своем интуитивном прозрении Стефан (Пермский) оказался прав. Если взглянуть на древо письменности, то поражает сходство пермских «пасов» с финикийской азбукой, из которой произошел греческий и все другие европейские алфавиты. Например, стефановские «Д», «Л» и «Р» просто повторяют буквы древнейшей азбуки. А ведь в то время Стефан не мог знать древнефиникийскую грамоту, ее открыли на сотни лет позже! Тем более не могли знать о ней обитавшие в своей тайге пермяне. Но святитель прозрел, что все буквы — пришедшие из античности или «изобретенные» охотниками-колдунами — все они дар Божий.
Стефановская азбука впоследствии показала свою жизнестойкость. Она получила применение не только у зырян, но использовалась среди московских писцов в качестве тайнописи вплоть до XVII века. Стефановскими буквами писали в зырянских монастырях даже в XVIII веке и могли бы дольше сохранить стефановское наследие, если бы не просвещенщеский дух того времени, когда на Руси боролись со всем «отсталым», не европейским.

Летом 1859 г. в кафедральном соборе Якутска прошла необычная литургия. Очевидец писал: «Первые звуки якутского языка, на котором отправлялось решительно все богослужение, казались удивительными для всех… Якутов до того тронуло это событие, что родоначальники их от лица всех своих собратий представили Владыке Иннокентию (Вениаминову. — Авт.) покорнейшую просьбу, чтобы 19 июля навсегда было днем праздничным, потому что в этот день они первый раз услышали Божественное слово в храме на своем родном языке».

Во второй половине XIX в. Переводческая комиссия при Православном Миссионерском обществе составляла учебники русского, церковнославянского и родного языков для инородцев, издавала библейские книги параллельно на инородческом и русском языках. Переводы делались на татарский, чувашский, удмуртский, марийский, мордовский, зырянский, киргизский, башкирский, калмыцкий, якутский, чукотский, бурятский, остяцко-самодийский, арабский и аварский языки. Уж такая была «тюрьма народов».

взято с форума kuraev.ru

Дарвин и религия


Смерть дочери Дарвина, Энни, в 1851 г. стала последней каплей, которая отвратила уже сомневающегося Дарвина от идеи всеблагого Бога.
Чарльз Дарвин происходил из нонконформистской среды. Хотя некоторые члены его семьи были вольнодумцами, открыто отрицавшими традиционные религиозные верования, он сам поначалу не подвергал сомнению буквальную истинность Библии[35]. Он ходил в англиканскую школу, затем в Кембридже изучал англиканскую теологию, чтобы стать пастором, и был полностью убеждён телеологическим аргументом Уильяма Пейли, согласно которому разумное устройство, видимое в природе, доказывает существование Бога. Однако его вера начала колебаться во время путешествия на «Бигле». Он подвергал сомнению увиденное, удивляясь, например, прелестным глубоководным созданьям, сотворённым в таких глубинах, в которых никто не смог бы насладиться их видом, содрогаясь при виде осы, парализующей гусениц, которые должны послужить живой пищей для её личинок. В последнем примере он видел явное противоречие представлениям Пейли о всеблагом мироустройстве. Путешествуя на «Бигле», Дарвин всё ещё придерживался вполне ортодоксальных взглядов и вполне мог ссылаться на авторитет Библии в вопросах морали, однако постепенно начал рассматривать историю творения, в том виде, в котором она представлена в Ветхом завете, как ложную и не заслуживающую доверия: «… пришел к сознанию того, что Ветхий завет с его до очевидности ложной историей мира, с его вавилонской башней, радугой в качестве знамения завета и пр. и пр., … заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря»[35].
По возвращении он приступил к сбору доказательств изменяемости видов. Он знал, что его религиозные друзья-натуралисты считают подобные взгляды ересью, подрывающей чудесные объяснения социального порядка и знал, что столь революционные идеи будут встречены особенно негостеприимно в то время, когда позиции Англиканской церкви оказались под огнём радикальных диссентеров и атеистов. В тайне развивая свою теорию естественного отбора, Дарвин даже писал о религии как о племенной стратегии выживания, веря в Бога как в верховное существо, определяющее законы этого мира. Его вера постепенно ослабевала со временем и, со смертью его дочери Энни в 1851 году, Дарвин, наконец, потерял всякую веру в христианство. Он продолжал оказывать поддержку местной церкви и помогал прихожанам в общих делах, однако по воскресеньям, когда вся семья направлялась в церковь, уходил на прогулку. Позже, когда его спрашивали о религиозных взглядах, Дарвин писал, что никогда не был атеистом, в том смысле, что не отрицал существование Бога, и что, в целом, «было бы более правильно описать состояние моего ума как агностическое».
Наряду с этим, отдельные высказывания Дарвина можно расценивать как деистические или атеистические. Так, шестое издание «Происхождения видов» (1872) заканчивается словами в духе деизма: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и, между тем как наша планета продолжает вращаться, согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм». При этом Дарвин отмечал, что представление о разумном творце как первопричине «сильно владело мною приблизительно в то время, когда я писал „Происхождение видов“, но именно с этого времени его значение для меня начало, крайне медленно и не без многих колебаний, всё более и более ослабевать». Как атеистические, можно расценивать высказывания Дарвина в его письме Гукеру (1868): «…не согласен, что статья правильная, я нахожу чудовищным утверждение, будто религия не направлена против науки… однако когда я говорю, что она неправильна, я отнюдь не уверен, не было ли бы самым разумным для людей науки полностью игнорировать всю область религии». В «Автобиографии» Дарвин писал: «Так понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и в конце концов я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения. И в самом деле, вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то незамысловатый текст [Евангелия] показывает, по-видимому, что люди неверующие — а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих лучших друзей — понесут вечное наказание. Отвратительное учение!»[35].
В написанной им биографии деда Эразма Дарвина Чарльз упоминал о ложных слухах, согласно которым Эразм взывал к Господу на смертном одре. Чарльз заключал свой рассказ словами: «Таковы были христианские чувствования в этой стране в 1802 г. <…> Мы можем, по крайней мере, надеяться на то, что ничто подобное не существует ныне»[источник не указан 191 день]. Несмотря на эти благие пожелания, весьма сходные истории сопровождали кончину самого Чарльза. Наибольшую известность из них приобрела так называемая «история леди Хоуп», английской проповедницы, опубликованная в 1915 году, в которой утверждалось, что Дарвин претерпел религиозное обращение во время болезни незадолго до смерти. Подобные истории активно распространялись разного рода религиозными группами и, в конце концов, приобрели статус городских легенд, однако они были опровергнуты детьми Дарвина и отброшены историками как ложные. [36]